14 
– Соратники, – начал Сулла, – я хочу обрисовать наше положение, каким оно мне представляется… – И осекся. – Я велел, чтобы семейограф записал наши слова. Я его не вижу. Где он?
– Я здесь, – сказал пожилой человек с голым черепом. Он держал в руках дощечки и стило, готовый по первому знаку зафиксировать скорописью то, о чем будет здесь говорено…
– Соратники, – продолжал Сулла, – в свое время надлежащим образом было решено, что для войны против Митридата образуется особое войско. И оно образовано. Мы – его часть. Мы – его ядро. Таким образом, Понтийская империя Митридата должна была подвергнуться жесточайшему испытанию римским оружием. Еще год назад. Но время шло, и, вместо того, чтобы воевать в Малой Азии и добывать золото, мы находимся здесь, в Ноле. Мы уже отлежали бока. И все это по вине тех, кто пытается диктовать нам из Рима свою глупую волю.
Сулла говорил не очень красиво. У него как у оратора было немало соперников. Однако ни он сам, ни его враги не придавали особого значения его ораторскому искусству. Важнее было не то, ка́к он говорил, а то, что́ говорил. Важнее было уловить скрытый смысл его речей, чем следить за его жестами, правильным произношением и вкраплениями греческих выражений. Да и сам Сулла никогда не претендовал на роль капитолийского оратора. Он старался не напрягаться, часто повторял – для вящей убедительности – отдельные слова, а иногда и целые фразы. Он как бы вдалбливал свою мысль в голову своего слушателя. Глуховатый, бесцветный голос его никого бы не взволновал, если б не принадлежал этот голос именно Сулле.
Сулла говорил:
– Это наше войско приглянулось Марию. Ему хочется напоследок сразиться с Митридатом – с человеком цветущего здоровья, больших познаний и энергии. Если это разрешить Марию, то, значит, пренебречь интересами Рима, всего отечества. Кто это позволит? Разве римский народ допустит до этого? Никогда!
Его слушали внимательно. Все, что говорил Сулла, – истинная правда. По-видимому, так оно и есть. Во всяком случае, с его точки зрения. И с точки зрения его друзей. Слушали внимательно еще и потому, что момент был воистину критический. Все зависело от того, как развернутся события. А в том, что они развернутся, да еще с особенной силой, в этом не могло быть никакого сомнения…
– Итак, с одной стороны – римский новоявленный диктатор, немощный духовно и физически, а с другой – мы. Мы с вами, войско, готовое на подвиги во славу отечества. Что надо Марию? Ему нужны мы, чтобы с нашей помощью загрести несметные богатства в Малой Азии, потом пройтись по нашим горбам, заработанным нами в боях, и с триумфом возвратиться в Рим. Не правда ли, очень занятная картина?
Это действительно было бы омерзительно, и военачальники реагировали на эту мрачную картину, нарисованную Суллой, с великой неприязнью к Марию и римскому сенату.
Сулла продолжал:
– Итак, все золото римскому диктатору, его тирании и тем, кто поддерживает всю эту нынешнюю римскую мразь! А нам с вами – что? Пустые чаши с господского стола? Так, что ли? – Сулла возвысил голос. Он закинул голову и вскричал: – Нет! Нет! Нет!.. Не верно ли говорю?
Одобрительные возгласы были ему ответом.
– А мы что же с вами? Мы-то разве безголовые? Как бы не так! Римской тирании мы отвечаем провозглашением всех республиканских традиций, которые мы с вами клянемся защищать. Мне кажется, – я в этом даже совершенно уверен, – перед нами один-единственный путь: надо идти вперед, надо думать о Понтийской империи Митридата, не выпускать ее из виду до победы над нею! Мы должны вернуться из похода в Малую Азию людьми богатыми, людьми уважаемыми, наделенными землею в достаточном количестве. Ежели есть у кого-нибудь из вас на примете другой путь – укажите мне его. Мы посмотрим, что это за путь, и, возможно, он нам и понравится. Есть ли такой путь?
Вопросив, Сулла умолк, но, так как никто не мог назвать иного пути, он сказал:
– Верно, другого пути нет в природе, и поэтому вы молчите. По моим наблюдениям, к походу мы готовы. Остается только назначить день, когда мы оставим этот лагерь и пойдем добывать не только славу для отечества, но и деньги для себя… Я кончил.
Заключительные слова особенно пришлись по душе военачальникам. Всем без исключения. Когда опытный, великий муж говорит дельно и справедливо – тогда в палатке полководца царит единодушие.
Фронтан и Руф, которым все было ясно, спросили: когда Сулла назначает выход из лагеря? Едва ли сию минуту можно дать надлежащий ответ, сказал им Сулла. Все зависит от воли богов. К счастью, здесь, неподалеку, пребывает изумительный гадатель. Ему ясно многое, что скрыто от нас. Его совет будет иметь первостепенное значение.
14 
