15 
С этим тоже все согласились.
– Но как бы то ни было, – заметил Сулла, немного подумав, – на этой декаде решится все. Приказываю: всем военачальникам сегодня же объявить первую боевую тревогу. Завтра вечером я объявлю вторую боевую тревогу. Третья тревога – сигнал к выходу. Ясно ли меня поняли?
Фронтан по традиции поднялся, бросил поочередно взгляд на каждого присутствующего и доложил Сулле:
– Приказ понят всеми.
– Прекрасно!
– Я распоряжусь сейчас же о выдаче денег солдатам, – сказал Фронтан.
– Прекрасно! – повторил Сулла.
Квестор объявил:
– Всем, кому требуется обмундирование походное и оружие дополнительно, – получить сегодня же.
– Прекрасно! – еще раз произнес Сулла.
В самом деле, разве не прекрасно? Все без сучка, без задоринки.
Тучи тем временем заполнили все небо. Сверкнула молния, и промчался над облаками Юпитер, грохоча колесами своей крылатой колесницы.
Буфтомий явился не один: за его спиной маячила фигура не то подростка, не то девушки. Гадатель приложил руку к сердцу по восточному обычаю.
– Ты звал меня – и я явился, – сказал он тихо.
Сулла встал навстречу ему:
– Ты, я вижу, не один…
– Эта прекрасная Филенида, – пояснил гадатель, – не выносит одиночества.
Сулле показалось, что Буфтомий при этих словах улыбался таинственной, многозначительной улыбкой. Гадатель легонько подтолкнул вперед ту, которую назвал Филенидой. Светильник озарил лицо девушки, ее глаза, полные неги и покоя. Сулла не видел больше ничего, кроме ее глаз, да и не мог видеть, ибо Филенида была укутана в зеленого цвета плащ с капюшоном. По лицу ее текли светлые капельки воды – прекрасный след только что утихшего ливня.
Она сбросила плащ, и в белоснежной тунике – безрукавной и длинной – предстала некая красавица, о которой можно было сказать языком греческих поэтов: воистину пенорожденная!
Она была невысока ростом, тонка станом. Ноги ее в золотистых башмаках те же греческие поэты непременно окрестили бы словом «божественные». Правда, золотые башмаки мигом навели Суллу на определенные мысли, но девица казалась столь чистой и юной, что дурное было немедленно отвергнуто. И Сулла примирился с присутствием Филениды в палатке.
– Кем доводится тебе это дитя? – спросил Сулла, не в силах оторвать взгляда от Филениды.
– Вот эта?
– Да, вот эта. Филенида, как ты соизволил назвать ее, Буфтомий.
Гадатель погладил девушку по тщательно зачесанным волосам. Погладил так, словно боялся притронуться к ним. Черные блестящие волосы, черные тонкие брови, черные длинные ресницы, большие кровянисто-красные губы, розовые щеки, белая шея… Да не с картины ли сошла она? Кто, какой кистью, какой краской писал ее? И сколько ей лет? Неужели двадцать? Наверное, не больше… Вот смотрит она на тебя без страха, с любопытством, и мурашки пробегают у тебя по спине…
Сулла весь преобразился. Он предельно вежлив, предельно внимателен, предельно гостеприимен. Позвал Эпикеда и велел подать ужин. Сам определил меню: лимоны керкирские, финики засахаренные в меду, масло венафрское, мед аттический, ветчина менапская, мясо цесарок по-этрусски, телятина жаренная кусками по-самнитски. Пожалуй, все! Вино смоляное из Виенны, да еще воды горячей и холодной…
– Время раннее, – сказал Сулла, – пока еще не сменилась первая стража… Поторопись-ка, Эпикед. Покажи свою сноровку.
Слуга удалился, пообещав не испытывать терпения хозяина и гостей. Сулла обратился к Буфтомию:
– А все-таки кем она тебе доводится?
– Племянница моя, – произнес гадатель таким тоном, чтобы Сулла вовсе не поверил ему. – Впрочем, какая разница, кем она мне доводится?
Сулла подвел Филениду к стулу со спинкой, инкрустированной в Мавритании. Ему вдруг почудилось, что рядом с ним невеста. Потому что Филенида вела себя, как невеста на свадьбе.
Филенида уселась с воистину царственной осанкой, запрокинула ногу на ногу. И он увидел высоко над столом яркий ряд ногтей, чудесно отшлифованных и покрашенных в ярко-синий цвет.
Сулла желал поговорить с гадателем с глазу на глаз. Ему нужен был знак, божественный знак. А тут вдруг эта Филенида! Извинившись перед девицей, Сулла увлек Буфтомия в дальний угол довольно просторной палатки, туда, где обычно стелили ему походную постель.
Филенида проводила его понимающим, лукавым взглядом, в котором он, при всем желании, не смог прочесть ничего определенного.
15 
