33 
И только тогда Саша сообразил, что Сольц вызывает всех причастных к его, Сашиному, делу. Первый раз за эти месяцы сердце его дрогнуло и к горлу подкатил ком.
Секретарь выжидательно смотрел на него.
– Баулин, секретарь партбюро, – начал Саша.
– Без должностей, без должностей, – торопил его секретарь, записывая фамилии на листке вызова.
– Глинская, Янсон, Руночкин… Ребят можно?
– Говори, не тяни!
– Полужан, Ковалев, Позднякова, – говорил Саша, слыша, как за его спиной чиновник забубнил фамилии и статьи.
– Все?
– Все.
– На когда?
– Можно на завтра?
– Успеешь передать?
– Успею.
– Дуй.
В дверях Саша обернулся. Сольц, сбычившись, смотрел на него.
«Партколлегия просит Вас явиться 10 января с/г к трем часам к товарищу Сольцу». И фамилии вызванных. Только Сашину фамилию не вписали, его фамилии никто не спросил. Это смешно, но не имеет значения. Дело выиграно. Саша не сомневался в этом. Сольцу не требуется никаких инстанций, никаких бумаг, никаких решений. Вызвать всех! И подумать только: не зайди он в кабинет, не окажись секретарь вынужденным исправить свою оплошность, ничего бы не получилось. И эта чиновничья улыбка, взорвавшая Сольца. А теперь получилось! Получилось!
И все же что-то угнетало… Эти молчаливые люди на скамейках вдоль стены, безмолвные, терпеливые, ждущие решения судьбы своих близких. Диктатура пролетариата должна защищаться, это так, безусловно! Но все же в тех коридорах воздух пропитан человеческим горем. И тот неизвестный, осужденный на восемь лет тюрьмы за сорок метров провода. Не сыграл ли Саша в его деле роковую роль, не перехватил ли не ему предназначенное сострадание?
Но он был молод, он так хотел жить, и он старался думать о себе, о том, что несчастья его кончились, а не о людях, безмолвно сидящих на скамейках вдоль казенных и унылых стен.
Глинская разговаривала по телефону, когда Саша, минуя секретаря, вошел в ее кабинет. Она удивленно, потом испуганно посмотрела на него, сразу узнала, прикрыла ладонью трубку.
– Что вы хотите?
Саша положил перед ней вызов.
Она прочитала, растерянно пробормотала:
– Почему меня? К Баулину.
Она выглядела очень жалкой.
– Распишитесь, пожалуйста!
– Почему, почему? Идите в партком, – бормотала Глинская.
– Мне поручено это вам доставить. Распишитесь!
Она положила наконец трубку, взяла в руки листок.
– Ты был у Сольца? – вдруг переходя на ты, спросила она.
– Был.
Она смотрела на листок. Вмешалась партколлегия ЦКК… Не обошлось, конечно, без Рязанова, без Будягина, что и следовало ожидать. И это накануне съезда. Она представила себе, как на съезде тот же Сольц или Ярославский, а может, и Рудзутак приведут в своей речи случай с Панкратовым как пример бездушного отношения к будущему молодому специалисту. Исключили с последнего курса, она подписала приказ. Да, подписала, подчинилась решению партбюро. Но она предупреждала Баулина: пришло письмо, запрещающее отсев студентов со старших курсов. Не прислушался, пусть теперь расхлебывает.
Она посмотрела на Сашу, улыбнулась.
– Это все седьмая школа. Стишки, эпиграммы…
Саша пододвинул листок:
– Распишитесь, пожалуйста.
– Я приду.
– Будьте добры, распишитесь!
Она нахмурилась и расписалась против своей фамилии.
Баулин прочитал вызов, язвительно улыбнулся:
– По верхам лазаешь, не сорвешься?
И расписался с таким обиженным видом, будто Саша нанес ему личное оскорбление.
Янсон посмотрел на Сашу из-за толстых стекол очков, в глазах его мелькнула надежда, он спросил, на каком этаже.
В группе листок пошел по рукам.
– Почешутся, – обрадовался Руночкин. – Ковалев, будешь теперь каяться?
– Сашка, ты молодец, – сказала Позднякова.
Осторожная Роза Полужан тихо спросила:
– Победа?
Сольц, видно, забыл про Сашу. Недоуменно смотрел, как входят в кабинет восемь человек, и подумал, что назначил какое-то совещание. Но на календаре никакой записи не оказалось.
Глинская протянула ему руку, они были знакомы, Сольц узнал ее, с неуклюжей галантностью поднялся. Он оказался совсем маленького роста.
– По делу транспортного института, – объявил секретарь.
Это ничего не говорило Сольцу, он не знал дела транспортного института, а Сашу по близорукости не узнал. Все же привычным движением руки пригласил всех сесть.
Глинская развернула перед Сольцем стенгазету. Стенгазета все время свертывалась в рулон, и Глинская прихватила ее по краям пресс-папье и массивным стаканом для карандашей. Сольц растерянно следил за ее действиями.
33 
