111 
У Ролло гневно сверкнули глаза.
– Попридержи язык, щенок, если ты не хочешь, чтобы я тебе его вырвал прямо сейчас.
Паж отошел в сторону, сел на корточки пред огнем плошки, обхватил себя за плечи. Ролло глядел на него. Поведение мальчишки давно озадачивало его, но он не придавал ему значения. Надел через голову кольчугу, вновь поглядел на Риульфа.
– Не думал я, что твоя привязанность изменчива, как луна. Ты ведь бегал за Эммой, как собачонка, но едва она попала в беду…
– Она сама захотела этого. Она предательница.
Ролло рывком вбросил меч в ножны.
– А ну подойди сюда. Иди! – прикрикнул он, когда Риульф не повиновался, хотел даже уйти. – Ну? – у Ролло были рычащие интонации в голосе. – Говори! Ты что-то знаешь?
Паж молчал. Женщины от окрика Ролло проснулись, девочка начала было плакать, но старшая зажала ей ладонью рот.
Ролло подтянул к себе Риульфа. В глазах пажа стояли слезы.
– Тебе не надо этого знать, Ру. Она… как волчица, которая хоть и лизала дающую ей руку, но ждала часа, когда сможет вцепиться в загривок.
У Ролло от гнева потемнели глаза.
– Говори толком, иначе, клянусь зрячим глазом Одина, я выпущу тебе кишки!
И тогда Риульф все же расплакался. Глотая слезы, поведал, что видел на берегу. Как Эмма стояла подле важного господина с золотистыми волосами – Ролло по описанию понял, что это был сам герцог Нейстрийский, и он заботливо кутал ее в свой плащ. А потом госпожа сама села в лодку и обнималась с молодым франком со шрамом на щеке.
Медленная дрожь прошла по телу Ролло. Он беззвучно шевельнул губами, а на лице появилось странное выражение отчужденного спокойствия. Риульф задрожал – он знал, что может последовать за этим спокойствием. Наконец Ролло выдохнул так, словно само дыхание доставляло ему боль. Итак, Эмма пошла на сговор с титулованным дядюшкой, предпочла вновь вернуться к франкам. И он понял, с кем обнималась его Эмма на берегу. Тот, с кем она укрылась в Шартре, – все сходилось. Молодой франк со шрамом. Он помнил, какой порез был на щеке у того, которому Эмма вымолила жизнь у Ролло. Тогда она клялась всем на свете, что любит лишь Ролло. Как же она умела лгать! Она была его женой, родила ему сына, но стоило появиться этому Ги под Эвре, как она сбежала с ним.
– Почему же ты столько таился, Риульф? – тихо спросил Ролло, не глядя на мальчика.
У того по щекам струились слезы.
– Потому, что тебе на стоило этого знать, Ролло. Что бы это изменило?
Он был мудр, этот маленький скальд. Да, Ролло все равно нашел бы ее. Чтобы отомстить. А теперь он не мог вынести сочувственного взгляда этого ребенка.
– Я пойду, погляжу… как там…
Риульф упал перед ним на колени, целовал ему руки. Ролло резко вышел. Теперь он знал лишь одно – он убьет ее своей рукой.
* * *
Далмаций обошел нагромождение камней и бревен, баррикадирующих ворота. Устало стал подниматься на стену. Он всегда лично следил, как охраняется стена, достаточно ли на ней боеприпасов, не дремлют ли дозорные. Каждый час он обходил ее. Забыл, когда и спал.
Окончил обход у дальних башен над шумевшим, впадающим в Эру Эвьером. Ранее он никогда не замечал, как он шумлив. Сейчас же слышал даже, как шелестит тростник на его берегах. Вглядывался в лагерь норманнов. Он казался совсем близко. Со стены Далмаций даже мог разглядеть их, сидевших у костров. Вдали на реке слабо темнели силуэты драккаров. Аббат задумался, глядя на них. Сколько еще норманны будут стоять под Шартром? И где, черт возьми, его герцог?
Рядом беззвучно возникла фигура в плаще. По светлым косам, вьющимся из-под капюшона, он узнал Снэфрид. Язычница порой приходила на стену, но не просто так, а на свидание со стражниками. Один раз Далмаций застал ее, спаривающуюся с одним из дозорных.
Нет, это было не один раз, чаще. Казалось, Агате из Этампа доставляло удовольствие предаваться плотским играм, глядя на лагерь норманнов. И сейчас, поняв, зачем она пришла, Далмаций глухо приказал ей убраться. Но вместо ответа она лишь шагнула к нему, распахнула плащ. Под ним было только голое тело, слабо белеющее во мраке выпуклостями и изгибами. Далмаций глядел на нее, как завороженный. Почувствовал, как напряглась плоть.
– Ну же, аббат, – негромко подзадорила его финка. – Или я стара для тебя, или ты превратился в евнуха?
Они сошлись прямо меж зубьев стены. Женщина урчала и выгибалась, Далмаций задыхался. Грех, грех… Но какое облегчение он испытал!
Проходивший мимо страж понимающе покашлял в кулак. Далмаций медленно опустил сутану. Вздохнул облегченно. Снэфрид улыбнулась в темноте, блеснув зубами.
111 
