118 
Вперед вышел Рагнар Жженый. Его маленькие рысьи глаза под золоченой окантовкой шлема дерзко блестели. Он был даже весел.
– Вы слышите, как неистовствует гроза? Это сам Тор несется по небу на своей грохочущей повозке и машет Мельниром, сыплет молниями. Тор в гневе. Ибо сегодня его клены лезвия[51] отступили перед христианами. И виной всему конунг Ролло. Это он привел нас к городу, у стен которого погибло столько наших братьев. А выходит, все из-за того, чтобы Ролло смог вернуть себе свою женщину. Сегодня же мы все стали свидетелями, как он предал нас, едва она появилась на стене. И я спрашиваю вас – достоин ли такой предводитель нашего доверия?
Ролло медленно поднял голову, глубоко вздохнул, словно приходя в себя. Переводил взгляд с одного лица на другое. Всего в шатер набилось человек двадцать ярлов. Кто был угрюм, кто растерян. Были и такие, кто глядел на Ролло понимающе. А у некоторых в глазах было сочувствие и даже жалость. И это словно подстегнуло конунга.
Он резко встал. Привычным жестом заложил пальцы за пояс, вскинул голову.
– Хотел бы я знать, по какому праву вы хотите судить своего короля?
Его слова были дерзостью, были вызовом. Но иначе он не мог. Эти волки никогда не должны забывать, кто вожак в их стае. Он всегда должен быть первым, он не имеет права расслабиться. Даже если они видели, как он оступился.
– Ну же? – гремел его голос. – Кто посмел поднять голос против меня? Ты, Лодин? Или ты, крещеный Рагнар? Кто еще?
Они узнавали идущую от него волну энергии. Многие опустили глаза. Но не все.
– Ты нахален, как сам Локи, – шагнул к Ролло Геллон Луарский. – Мы все сегодня видели, как ты предал нас из-за своей шлюхи…
– Прикуси язык, Геллон! Женщина, о которой ты говоришь, моя жена, мать моего наследника, ваша королева! И никто не смеет отзываться о ней дурно, если не хочет, чтобы я вогнал мечом его оскорбление в глотку!
– Ты предал нас из-за нее, – не унимался Геллон. – Все видели это. Мы почти взяли город, беру Тора в свидетели!
– Тора? Сам Бог войны остановил нас, ниспослав грозу. Ибо только безумец может продолжать штурм в такое ненастье, когда ветер и вода слепят воинов, когда не видно ни зги, а лестницы становятся скользкими и опасными для подъема.
Конец его речи потонул в оглушительном раскате грома. Ливень, казалось, усилился, застучал по тенту шатра, как барабанная дробь. Град. Несколько крупных градин даже закатились под полог шатра. Норманны глядели на них. Понимали, что Ролло прав, и если не конунг, то сами небеса вынудили бы их остановить наступление.
Про себя Ролло мысленно возблагодарил Тора и пообещал за поддержку принести ему богатые жертвы. Вслух же сказал:
– Вы что, собираетесь наказать меня, казнить на глазах у франков, чтобы тем порадовать их сердца? Но кто возглавит войско? Ты ли, Лодин, так жаждущий победы, или ты, Геллон, рвущийся к власти? Когда-то твое честолюбие привело к разрыву меж нами, и ты бы, конечно, хотел стать главой викингов. Но с чего ты решил, что нормандцы признают своим конунгом луарца? А ты, Рагнар – уж не думаешь ли ты, что так успел прославиться, что при звуках рога крещеного северянина поклонники Одина захотят проливать за тебя кровь?
– Мы бы собрали тинг,[52] – как-то неуверенно вставил Лодин. – Мы выбрали бы достойного…
Ролло рассмеялся.
– И как долго вы решали бы вопрос выбора нового главы?
– Но существуют законы… – настаивал Лодин.
– Наши законы, что столь сильны в земле фиордов, забыты в этих краях. А новые законы – моя воля. До сих пор вы подчинялись им, и пусть кто-нибудь из вас помянет всех богов и скажет, что это были плохие законы, недостойные вас.
Теперь Ролло из обвиняемого превратился в обвинителя. И викинги отводили взгляд, как всегда подчинялись колоссальной силе, которую он излучал. И когда Ролло почувствовал, что они смиряются, он перевел дух. Опустился в складное кресло, как в трон, движением небрежно свисающей с подлокотника руки велел им сесть.
– Клянусь Одином, Тором и рогом Хеймдалля, но я привел вас сюда. Я остановил вас, но я же и впущу вас в город. И произойдет это не позднее, чем этой ночью. У меня есть план, как проникнуть в город и открыть перед вами ворота. – Ярлы переглянулись. Уж не ослышались ли они? И что замыслил конунг? – Но прежде чем я посвящу вас в свой план – мне следует предупредить вас. В Шартре – оспа.
И он спокойно поведал, что этой ночью от двух беглых горожанок узнал, что означают эти костры и запах извести над городом. Франки сжигают трупы умерших и засыпают их тела известью. А колокольный звон над Шартром – это набат по умершим.
118 
