Но... читается легко и любовь-морковь
181 
И тут же вскоре привезли их в самый Петроград. И от вокзала повели их, полторы тысячи молодцов-богатырей, по главной людной улице. Они пораззявили рты на такое чудное построище, а люди с боков – на них, и не мене дивились: «Боже, да где ж такие росли? Да сколько ж у нас ещё народу!»
И сразу повели их в огромадный каменный сарай – «манеж», где манежат. И стали по полкам разбивать – какой-то чин сиятельный, мало что генерал, говорили: великий князь. Построили их вразрядку, а он ходил вдоль, и по каждого лицу определял полк. Да быстро намётанный, только глянет – и уже на груди мелом пишет номер. А позади генерала-князя идёт ещё офицер, из гвардейцев гвардеец, долже трёх аршин гораздо, через генералово плечико номер видит и сразу орёт: «Семёновский!» Иль: «Волынский!»
Потом растолковали Ивану, тут свой разбор, в одном полку все должны быть обликом схожи: в егеря идут – чёрные, в Петербургский полк – рыжие, в Павловский полк берут курносых, а в Преображенский – прямоносых. Так и Иван Редченков попал в Преображенский.
На второй день их повели в баню и обмундировали. После домашней тёплой шапки и тёплой шубёнки было несносно на морозном ветерку плаца в шинелишке и фуражке. Потёр в строю коченеющее ухо – унтер смазал по уху, и вспомнил Ваня отца насчёт железной гвардейской дисциплины. А ещё замешкивался он на команды или в строю по четыре попадал пятым.
Однако уже на третий день – железной дисциплины вдруг как не стало. Сидели на словесном занятии, а взводные и отделённые были угрюмы и всё перешёптывались. И донеслось до новобранцев, что на Невском – кровь.
Потом ночью всех унтеров вызывали куда-то.
А в понедельник утром только стали на занятия во двор выгонять – раздались близкие выстрелы. И стали – назад, в казармы загонять. И – все двери запирать. Шинели снять, разуться, сидеть на нарах, к окнам не подходить, а у окон – дежурные офицеры и старшие унтеры.
И такая молва: «уже у нас во дворе!» .
Батюшки, да мысленное ли дело? – немцы в Сам-Петербург прорвались?? Да что ж мы без дела сидим?
А во дворе – крики, вроде по-русски.
И рожок по-русски заиграл.
И тут налетел фельдфебель и заорал зычно, да как на виноватых, будто сами они придумали тут сидеть:
– Одевайсь! Выходи! В казарме никто не оставайсь! Быстро!
Но не успели они обуться-одеться – вбежали в казарму несколько чужих солдат в бескозырках, волынцы значит, – и из винтовок стали грохать тут же в потолок, оглушили до дурной головы:
– Выходи все! Выходи – все дочиста! В казарме чтоб ни один не остался!
И гнали, кто попадался. Даже и по спине прикладом.
Нечего делать, сгулчили сапогами по лестницам.
А во дворе солдат – толпища! Наших и не наших.
И стреляют в воздух.
И кто вздрючен до тряски. А больше – стоят, головы опустив: ой, беда неминучая.
76
Да и никто из боевых генералов не приучен был справляться с народными беспорядками, и не мог бы. А досталось – Хабалову. Вчера от государевой телеграммы так глубоко расстроился он, поехал ночевать домой, и открутил у телефона звонковые куполки, чтоб его не могли разбудить: уставшее немолодое тело под 60 требовало отдыха от стольких беспокойств.
И – поспал, хотя и не довольно. Всё ж рано утром прикрутил звонки – сразу забился об них молоточек: в 4-ю роту Павловского батальона за ночь вернулось ещё 16 бунтовщиков, посажены на гауптвахту. Ах вот как? Этого так не оставлять. По своей обстоятельности решил Хабалов – поехать и сам этих бунтовщиков допросить: как могло случиться? кто подущал?
Поехал. Допрашивал. И взводных унтеров допрашивал, и отделённых. Да тут некому разобраться, а если взяться… Но нашёл Хабалова и там телефонный вызов: докладывал командир Волынского батальона, что учебная команда отказалась выходить на несение службы, начальник её то ли убит, то ли застрелился перед фронтом.
Ещё новое! Не нашёлся Хабалов как распорядиться, кроме несомненного:
– Постарайтесь, чтоб это не разгорелось дальше. Верните команду в казармы и постарайтесь обезоружить. Пусть сидят дома, никуда не идут.
В автомобиле покатил он в градоначальство.
Там что первое узнал: окончательно заболел, от напряжения ли этих дней, полковник Павленко, припадок грудной жабы, не вышел на службу. Ну вот, только начал привыкать.
А кем заменять? вместо себя предлагает командира лейб-гвардии Московского, полковника Михайличенко. Ну, ладно.
181 
