Перешёл в квартиру. Жена усадила завтракать. Еле-еле глотал. Объяснил ей, что оставаться ему далее нельзя.
Но – куда уйти? И под каким предлогом покинуть министерство?
Тут вызвали к телефону. Взял трубку.
Градоначальник Балк. Говорил резко, как швырялся фразами. Сообщал, что бунт беспрепятственно быстро разрастается, захватил уже и Выборгскую сторону, мятежниками захвачен Финляндский вокзал. А Николаевский держится. Что против волнений держится единственный отряд полковника Кутепова, но поздно уже возлагать на него надежды. Что к вечеру может наступить в столице полная анархия.
Боже, какой ужас! Бездонно падало сердце Александра Дмитрича. Он не понимал, что он может ответить Балку, и зачем они его мучают и спрашивают, ведь вся власть передана военным.
– А-а… что нужно предпринять по-вашему? – осведомился он.
Вместо своих прямых дел градоначальник посунулся: что надо предупредить Государя о происходящем и надо послать надёжную конную полицию в Царское Село для охраны семьи.
Советы эти были бесцеремонны. И послать конную полицию – значит обнажить столицу, они просто хотели уклониться от боя. В Царском Селе – много войск, там охрана достаточная. А сообщать Государю о военных событиях – прямая обязанность властей военных. Да даже он уверен, что они уже вызвали себе войска на помощь. Так уверен, что сказал:
– К вечеру подойдут с фронта свежие войска. Продержитесь ли вы до вечера?
Градоначальник обещал.
– И да хранит вас Господь Бог, я рад, что вы спокойны!
И отделался от трубки.
Докладывать Государю? – было нечего в такой неясной обстановке, и немыслимо взваливать на себя первый груз этих мрачных известий, а может быть ещё и исправится. Не далее, как минувшей ночью он уже послал телеграмму Государю – и теперь надо было подождать хотя бы до вечера.
Почему он сказал, что свежие войска подойдут к вечеру? Он сам не знал. Просто – этого быть не могло иначе! Он – хотел в это верить.
Но – куда же уходить? С каждым четвертьчасом улицы всё наполненней – и всё меньше шансов вообще куда-нибудь выбраться.
А Протопопова так ненавидят! Его – первого растерзают, не пощадят!
И опять звонок! Ах, не ушёл от трубки!
Князь Голицын. Сейчас собирает совет министров. Для безопасности – опять у себя дома, на Моховой.
А это замечательно! Вот и выход! И тут совсем близко, можно добраться задними улицами, без помех. Только поверх сюртука надеть – не форменное пальто.
И выйти из министерского дома не передним ходом – слишком всем заметно, может быть наблюдение от революционеров, – а задним. И дальше пешком.
Не предупреждая ни караулы, ни служащих. А автомобиль – пусть потом подгонят к дому князя.
Последняя мысль была, что может быть – государыне что-то написать, послать, протелеграфировать?
Но ничего утешительного он не мог ей сообщить. Да и сам не знал, не понимал ничего.
90
Ещё позавчера заказала государыня Лили Ден приехать к ней в Царское в понедельник. Сегодня утром, часов около 10, Лили была ещё в постели, когда услышала телефонный звонок. Не так быстро она к нему поднялась, и императрица спрашивала:
– Да вы, Лили, недавно только встали? А я хочу, чтобы вы приехали в Царское с поездом в десять сорок пять. Сегодня чудное утро, мы поедем кататься. Я встречу вас на вокзале. Вы побудете у нас и ещё успеете вернуться в Петроград с четырёхчасовым.
– О-о! – только успела отозваться Лили и кинулась одеваться. Надела немного колец, браслет, схватила перчатки, поцеловала Тити, оставляемого с няней, – и кинулась на улицу поймать извозчика.
Но не тут-то было! Лили совсем позабыла, что в городе в эти дни – беспорядки, и сейчас, сколько она ни высматривала, ни один извозчик нигде не мелькал, ни даже на Садовой. Да и трамваи же не шли, полные беспорядки!
Но как раз отъезжал живший рядом с Ден моряк, капитан Саблин, тоже флигель-адъютант, как её муж, и очень близкий друг царской семьи. Она помахала, помахала ему ручкой – он заметил и принял её в экипаж.
– Да вы не прямо ли в Царское Село? – спросила его.
– Нет, сегодня не собираюсь.
– Так пожалуйста, довезите меня поскорей до вокзала, государыня будет встречать на станции, невозможно опоздать!
Саблин велел кучеру гнать.
Улицы были как улицы, в проходящем народе ничего особенного.