– Какие новости, капитан?
– Да никаких особенных. Только странный этот недостаток хлеба. И вчера стреляли на Невском. И сегодня откуда-то слышится. Но я думаю, всё наладится скоро.
С очаровательной подкупающей улыбкой, весёлый, передавая успокоение и тысячу приветов Ея Величеству, Саблин проводил Лили на платформу – и уже к самому отходу поезда.
А в вагоне Лили увидела госпожу Танееву, супругу главноуправляющего государевой канцелярии и матушку Ани Вырубовой, которую навестить в болезни она и ехала.
И кроме болезни дочери госпожа Танеева ничем не была обеспокоена, никаких петроградских новостей не знала.
Первое встревоженное лицо они увидели – близ мирной царскосельской станции в сверкающих сугробах, – лицо императрицы. И первые возбуждённые слова её были:
– Что в Петрограде? Я слышала – положение очень серьёзное?
Но решительно ничего серьёзного они не могли ей сообщить.
Коляска покатила. Утро было – великолепное, покорительное, небо – голубое, как в Италии, и снег повсюду лежал глубоким наслоем и сверкал радостно. Хотели ехать через парк, но там слишком много сугробов, поехали по улицам.
Пышноснегое Царское было мирно как всегда – и придворные иногда кареты с кучерами в красных ливреях добавляли праздничности.
Встретили капитана из Гвардейского экипажа, стоявшего последние недели в Царском Селе. Государыня велела остановить, подозвала капитана и спросила его об опасности. Капитан улыбался и заверил, что никакой опасности нет.
Ну, слава Богу, тут хватало и своих внутренних: с утра Алексею стало хуже, не упала температура, как должна утром, и на новых местах выступили пятна, видно лёгкой формой ему не отделаться. Приехали во дворец – государыня послала Лили навестить двух больных дочерей, а сама отправилась к наследнику. Прогулка их откладывалась, душевного настроения не было.
Между первым и вторым этажом существовал лифт, которым всегда поднималась государыня к детям, ей трудно было по лестнице. Но сегодня лифт испортился – и было в Петрограде что-то серьёзное или нет, а мастера не удавалось вызвать.
По характеру Александре Фёдоровне трудно было ограничиться заботами семейными, когда нависали государственные тревоги. Вчера послала она телеграмму Государю, по обычной телеграфной стеснительности, – сколько рук их передаёт, – выражаясь сдержанно, что очень озабочена положением в городе. Однако прошёл вечер – была единственная ласковая телеграмма, и не в ответ. Никакого отзыва на события, очевидно Государь знает достоверней. Склонялась государыня принять, что всё – пустяки, но вчера же вечером добился у неё приёма крупный правый журналист Бурдуков – и представил ей положение в Петрограде как катастрофическое. Он-то и напугал.
А Ставка – молчала, ничего не предпринимала. И ничего не докладывал Протопопов, – уж он бы, если что!…
Но недолго просидела государыня у сына – вызвали. Командир охраняющего дворец Сводного гвардейского полка генерал Ресин и помощник дворцового коменданта генерал Гротен с торжественно бледными лицами докладывали ей, что взбунтовались Волынский и Литовский батальоны, перебили своих офицеров и вышли из казарм.
Бунт в гвардии?? Поверить невозможно!!
Но генералы ждали от неё указаний.
Что же она могла им указать?
А уже сколько раз складывалось так, что она должна была решать без мужчины. Ах, так и было чувство, когда Ники уезжал, – что не надо ему уезжать, что без него тут пойдёт плохо!
Да если б она была не женщина, и в 45 лет переполненная болезнями, если б только одним своим духом, – она готова была на простое движение – сама вскочить на коня!
А Протопопов – молчал! А лишь по его заверениям, что всё будет в совершенном порядке, согласилась Александра Фёдоровна отпустить мужа в Ставку. Предполагалось, что Царское остаётся на заботы министра внутренних дел, да каждый день будут весточки или даже приезды (ещё ведь и нежное влечение Протопопова к одной сестре в лазарете Ани, как трогает эта неисполнимая любовь пожилых сердец). Но вот – четвёртый день бушевал Петроград – и где же была власть министра внутренних дел? И где же была подъёмная лёгкость его голоса, передаваемая даже по телефону? Сейчас – только и мог успеть телефон. И где же он был?
Не было звонка от Протопопова – она решила звонить ему сама. В такие густые события мог быть занят номер – но оказался свободен.