124 
— Прекрати…
— Лежи спокойно, расслабься. Ты девушка, так что боль неизбежна. Она скоро пройдет… и превратится в наслаждение.
Абигейл вынудила себя подчиниться. Слишком она не уверена в себе, слишком беззащитна… и безжалостно растянута в самом потаенном местечке. Это не фантазия. И все же… все же… тело пульсировало и дрожало, готовое к новым ласкам. Значит, правду говорил Роберт, утверждая, что наслаждение может стать болью и наоборот…
— Думаю, что у мужчины моей мечты были руки поменьше, Роберт.
Легкий поцелуй взъерошил влажные волосы у развилки ее бедер.
— А мне кажется, что они точно такие. Как ты чувствуешь себя, приняв два моих пальца?
— Как покоренная крепость.
— Именно. А каково было в фантазиях?
— Я… хотела большего.
Его дыхание горячим ветром овеяло ее лоно.
— И ты получишь больше, Абигейл. Ее пронзило молнией предчувствия. Он ощущает ее запах, низко склонив голову, значит…
— Теперь я поцелую тебя… там, между ногами. И только потом пальцев станет три.
Она судорожно вцепилась в его волосы, как когда‑то в гриву перепуганного пони, который понес ее, не разбирая дороги. Как страшно было мчаться, сама не зная куда, и к тому же задница то и дело ударялась о седло. Она до сих пор помнит синяки! Страшно и одновременно волнующе, когда окружающий мир слился в большое цветовое пятно, а ветер охлаждал щеки.
Теперь же мир представлял сплошную тьму, и она никогда раньше не испытывала такого трепетного предвкушения неизбежного.
Язык обвел складки, проник внутрь, давление нарастало, становилось непереносимым, и Абигейл поняла, что в ней уже три пальца, но почему‑то это не имело значения. Язык бился в ней резкими, короткими движениями, так, что она задыхалась. А потом и это стало не важным: она наконец нашла ритм и покорилась этим безжалостным пальцам, проникшим невозможно глубоко.
Абигейл забилась в слепящем спазме мучительного желания. Воздух со свистом вырывался из легких, груди вздымались.
— А сейчас, Абигейл?
Снова знойное дыхание на распахнутых розовых створках, пульсирующих, мокрых, набухших. Пальцы внутри шевельнулись. Кровь отлила от щек Абигейл и прихлынула к тому месту, которое так искусно возбуждали его пальцы. Она еще больше нажала на них, открывая себя шире. На одеяло брызнули капли ее любовного нектара.
— Чувствую, — выдохнула она, выпустив его волосы, чтобы схватиться за более надежный якорь — край кровати, — что у меня внутри три пальца.
— Мне их вынуть?
— Пожалуйста, не надо.
— А что еще делает мужчина твоей мечты?
— Входит в меня.
Его пальцы продолжали терзать ее.
— Мне нечем тебя защитить.
Эти слова пробудили к жизни окончательно умолкший было голос разума. Что‑то неладно…
Но тревожные мысли быстро рассеялись под гнетом ощущений. О, как ее плоть сжимает вторгшиеся в нее пальцы! Реальность превзошла любые фантазии. Этот человек обещал ей все, и впервые в жизни она не боялась нарушить правила приличия, морали, этикета или промахнуться в погоне за богатым титулованным мужем. Ничто не помешает этой бурной интерлюдии. Она мысленно перелистала все жемчужины своей коллекции эротики.
— Около умывальника лежит губка.
Пальцы прощально шевельнулись, прежде чем исчезнуть. Абигейл поморщилась. От боли. От потери. И схватилась за одеяло, чтобы не вскочить.
Роберт бесшумно рассек темноту. Пульсации в ее теле отсчитывали секунды его отсутствия. Лоно сжималось, расслаблялось, сжималось, расслаблялось… Резкий запах спиртного разлился по комнате.
Абигейл приподнялась на локте.
— Что ты делаешь?
— У меня в кармане фляжка с бренди. Губка куда более эффективна, если ее смочить в чем‑нибудь, лучше всего в уксусе, но и спирт сойдет. Правда, пощиплет немного. Ляг и подними колени.
Матрац просел, и она опрокинулась на спину. Что‑то ужасно холодное и мокрое коснулось ее интимного местечка. Абигейл инстинктивно сдвинула ноги, но неумолимая рука вновь развела бедра, не давая им сомкнуться.
Опасность.
Желание.
Абигейл так и не смогла понять, что одолевало ее сильнее.
Этот человек — убийца.
Этот человек вот‑вот возьмет ее девственность.
И после этого она уже никогда не будет прежней.
— Ты когда‑нибудь уже делал это, Роберт?
Она судорожно глотала воздух, чувствуя себя старой, развратной и невероятно, бесконечно испуганной.
124 
