9 
Она протянула ему руку, и Дагон, подняв женщину, помог ей сесть в тележку, запряженную двумя крепкими белыми лошадками.
— Еще час, — сообщила она, — и мы окажемся в долине Кавы, мой маленький принц. Оттуда до города полтора дня.
Солнце уже клонилось к закату, когда они вышли из туннеля. Незамедлительно раздался трубный глас, эхом отдававшийся в зеленых холмах, окружавших долину. Оглядевшись, Дагон заметил укрепления, разместившиеся у самого зева туннеля. На высоких стенах стояли женщины‑воины и с полдюжины трубачей, приветствующих караван и одновременно извещавших о его прибытии те форты, что располагались ближе к городу. Дагон невольно восхитился такой предусмотрительностью.
Этой ночью они раскинули лагерь вблизи укреплений туннеля. Осматривая долину, принц Арамаса подумал, что никогда не видел места прекраснее.
Первые впечатления его не обманули. На следующее утро они тронулись в путь, в горы, и Зинейда показывала, где находятся их рудники. Позже караван оказался среди холмов, где паслись коровы и овцы, а в лощинах раскинулись фруктовые сады и виноградники. Они миновали несколько деревушек, самой интересной особенностью которых было полное отсутствие мужчин и подростков.
— Неужели здесь совсем нет мужчин?
— Кроме стариков, которые своим примерным поведением и покорством заслужили право оставаться со своими подругами. Остальным разрешается приходить на время посадки, сбора урожая и, разумеется, по праздникам, — пояснила Зинейда. — Каждый год в праздник Суневы по всей стране собираются восьмилетние мальчики. Их привозят в казармы и начинают обучать воинскому искусству.
— А у тебя есть сыновья? — осторожно осведомился он.
— Дурантис — отец моих семерых детей. У меня три мальчика и четыре девочки, — деловито ответила Зинейда. — Сыновья давно покинули Каву, а дочери — величайшее наше утешение. Но мужчины и без того уходят из родительского дома, стоит им только жениться, — рассудила она. — Так или иначе, они оставили бы родителей, мой маленький принц.
Утром следующего дня Дагон впервые увидел город и должен был признать, что другого такого столь же великолепного и величественного места нет на свете. Позолоченные купола и посеребренные крыши взмывали над домами белого мрамора к самому небу, зеленые висячие сады и сверкающие водоемы словно манили к себе.
— Это и есть Внешний дворец консортов, — заметила Зинейда, показывая на изумительной красоты здание. — А казармы мальчиков вон там.
Дагон отметил, что и то и другое — довольно далеко от городских стен. К удивлению Дагона, караван свернул в сторону, но Зинейда пояснила, что новых рабов мужского пола следует вымыть, оценить и разослать хозяйкам.
— А что будет со мной? — поинтересовался он. — Меня отправят во дворец?
— Нет, — покачала та головой. — Ты мой личный дар королеве, Дагон. Я приобрела тебя не на деньги из городской казны, а на свои собственные. Ты пойдешь в мой дом, искупаешься, поешь и отдохнешь. Сегодня вечером я предложу тебя Халиде вместе с моим почтением.
— А я думал, мужчинам не дозволено показываться по ночам в городе, — заметил Дагон.
— Всем, кроме любовников, — улыбнулась Зинейда. — И должна заметить, мой пост имеет свои преимущества, как тебе хорошо известно, маленький принц.
Дворец главной сводни представлял собой изящную постройку из кремового мрамора. Войдя в двор, Дагон заметил грациозные колонны, поддерживающие портик из мрамора с красными прожилками. Сад утопал в цветах.
К тому времени, как его повели в баню, служанки Зинейды уже успели распространить легенду о необычайных мужских достоинствах пришельца, и Дагона немедленно окружила взволнованная толпа.
— Убирайтесь от него, похотливые ведьмы, — пожурила банщица шепчущихся девушек, бесцеремонно тыкавших пальцами в раба. — Он дар нашей госпожи самой повелительнице, и нечего истощать его силы своим неумеренным сладострастием. Прочь, негодницы! Прочь!
Разочарованные служанки удалились.
— Надеюсь, он не угодит ей и она пошлет его на площадь на общую потеху, — пробормотала какая‑то девушка. — И тогда, клянусь Суневой, я стану объезжать этого жеребца, пока у него пена изо рта не пойдет!
— Боюсь, на это у тебя сил не хватит, Гайя, — поддела другая, и остальные разразились хохотом.
— Теперь они спать не будут, — прокудахтала старуха банщица и, сняв с пленника набедренную повязку, широко раскрыла глаза. — Клянусь Суневой, они не солгали! Я мыла многих мужчин в своей жизни, но никогда не видела ничего подобного! Неужели какая‑то возлюбленная может полностью принять его в себя?
9 
