Последние отзывы

  279  

Естественно, и должно быть так. Перешли далее. Два депутата, ездивших в Ревель, вынесли также и о флоте самое отрадное впечатление. Встречены были везде с триумфом. Удалось предотвратить эксцессы против офицеров. Матросы просто поражают своим сознательным отношением к делу.

– А как авторитет Государственной Думы?

– Очень велик!

Теперь предстоял разбор весьма огорчительного, волнующего, но и интересного пункта: революционным разбором бумаг в министерстве внутренних дел установлено, что несколько правых членов Думы, а именно Замысловский, Марков, Крупенский и Пуришкевич, получали деньги из секретного фонда! Так – как отнесутся к этому члены Думы? Какие нам принять очистительные меры?

Случай был – исключительно скандальный, на прежнем бы полном заседании всей Думы это был бы взрыв, вскочили бы, стучали пюпитрами, кричали. Теперь – исчезла та страсть и многолюдность, и не прозвучало ропота, но все оживились, переглянулись, содвинулись. Прежде – громогласно бы поносили виновных и исключили бы тут же, – но что предпринять теперь?

Марков, когда-то тяжело оскорбивший Председателя словом «болван», и не мог оказаться никем другим, как таким чёрным негодяем. В пару к нему и Замысловский. О Крупенском – ещё осенью узнали, как он выдал Штюрмеру тайны Прогрессивного блока. Но – Пуришкевич?! – вот за кого было обидно Председателю. Ведь прошлой осенью Пуришкевич из черносотенца – да стал революционером! Да какие ниспровергающие речи произносил в Думе – и получал аплодисменты левых, остро-горькую популярность. И собственной рукой убил Распутина! И всё-таки – всё равно?… Конфуз, скандал. Родзянко очень хотелось, чтобы Пуришкевич оправдался. Но он, как всегда, был – в разъезде, в санитарном поезде, где он? Раздавал листовки на Северном фронте, слал оттуда телеграммы Гучкову. На заседаниях Думы не появлялся.

Обсудили так и этак – и постановили: всем означенным депутатам в трёхдневный срок представить удовлетворительные объяснения, а иначе будут лишены депутатских полномочий!

Но угроза эта, когда-то страшная, равносильная общественному уничтожению человека, сейчас совсем не звучала грозно. Ни даже серьёзно: четыреста человек и так разъехались сами, и не лишённые полномочий, хотя Михаил Владимирович строго-настрого отказал всем в отпусках.

Затем занялось совещание новыми назначениями: каким депутатам ещё поехать на какой фронт. Одни отнекивались домашними обстоятельствами, другие уже с ног валились от речей произнесенных, – а иные, как отец Филоненко, были свежи и рьяно готовы ехать дальше.

Назначили человек двенадцать по всем фронтам.

И тут впопыхах прибежали к Родзянко от князя Мансырева, что надо ему идти в Екатерининский зал, подбодряющая весть: 1-й пулемётный полк, простоявший в Народном доме две недели, совсем его перегадивший, теперь надумал и согласился уходить к себе в Ораниенбаум, вот пришёл прощаться. То ли окончив совещание, то ли прервав его, Родзянко поспешил по коридору мимо Белого зала в Екатерининский.

Но что это? Уже из коридора нельзя было выйти, так густо теснилась тут беспорядочная толпа. А спереди ощущалась предельная полнота всего огромного зала, а сверху, с невидимых сейчас Председателю ступенек, раздавался голос Мансырева, он держал подбодрительную речь к войскам: к упорной борьбе против жестокого германца!

Что за чудо? что за сон? Откуда это наполнение густое в опустевшем Таврическом? Как будто воротились счастливые могучие дни революции! А он, хозяин дворца, и не знал, что всё это здесь собралось!

Близко стоявшие объяснили ему, что сошлось неожиданно два полка: кроме 1-го пулемётного, ещё и Павловский батальон пришёл на митинг как зачинатель революции – и построен там дальше весь.

Ах, вот что! Ах, стало быть, из ревности к Волынскому, который был позавчера, но тот не входил внутрь, построение было на улице.

Но хотя Павловский пришёл без вызова, и без спросу, по февральской памяти вломился весь в Екатерининский зал, куда только по строгим выписанным пропускам теперь пускают, – Родзянко сразу простил им это своевольство и возрадовался взмывшим сердцем – за то, что так неожиданно снова повторялась великая обстановка.

Локтями и крутыми плечами он стал пробиваться вперёд, чтобы выйти к ступенькам, подняться наверх и говорить. Не так просто! – стояли сбито растрёпанные пулемётчики и не знали в лицо этого крупнотулого, крупноголового барина, и пропускать не спешили. А спереди, над головами, там и сям, высились красные знамёна и красные лозунги, и которые не в складках – можно было прочитать местами: «Да здравствует Совет Рабочих Депутатов», «Да здравствует 8-часовой рабочий день», «Мало завоевать свободу – надо её удержать». Ах, вот это последнее правильно.

  279