Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
307 
А за ним – вагон.
Проступал из тьмы – вагон.
Неплохо. Приемлемо.
Но там пока для этих болтунов, для комитета по возвращению, надеюсь…? эти условия не открыты?…
Нет, нет. Нет-нет. То – официально, здесь – конфиденциально.
Хорошо, хорошо. Так постепенно, несколькими головами, общими усилиями – что-то выявляем, выявляем, находим. Стало потвёрже. (Но – как тянулось! Но – непохоже на немцев как! Да ведь их ещё больше должно припекать, когда объявило Временное, что продолжает войну.)
Стали готовить список, кто поедет. Запрашивали своих по всей Швейцарии, но – тайно, это важно, никого чужих не примешивать. Одновременно (тоже важно!) вслух говорили всем обратное: и Англия нас не пустит, и через Германию ничего не выйдет. И шумно обсуждали анекдотические попытки: Сафарова просилась в английском консульстве, кто-то слал телеграфный протест Милюкову, а Равич придумала фиктивно выйти замуж за швейцарского гражданина – и так получить право прямого проезда. Смеялся Ленин и советовал ей «подходящего старичка» – старого Аксельрода, ничем другим уже не годного революции.
У немцев с одной стороны тянулось, с другой – крутилось и чересчур проворно, верней – одна машина крутила независимо от другой. Сегодня вечером, воротясь из Народного дома, где два с половиной часа делал швейцарцам доклад о ходе русской революции – что истинная, вторая, революция ещё впереди, и есть для неё хорошая форма – Советов депутатов, и уже сегодня надо готовить против буржуазии восстание, – хорошо отвлёкся докладом, освежился от этих изжигающих безвыходных планов отъезда, охотно возвращался пешком по приятному вечеру, поднялся к себе – и ахнул: маленький, сухой, седовьющийся, с уголком платочка из кармана, сидел и улыбался, как ожидая радостной встречи, и от своей важности не торопясь подняться для рукопожатия, -
Скларц!!!
Не укорив, но и не похвалив, не сказав ни «плохо» ни «хорошо», – Ленин пошёл на Скларца с пронизывающим косым взглядом (такой взгляд всегда пугал), – тот поднялся, теряя уверенность, и Ленин пожал ему руку, как хотел оторвать:
– Да? Что привезли?
Без путевых впечатлений, без вводных, без сентиментальностей: что привезли?
Коммерсант, всё более входящий в большую политику большой Германии, почтенно принимаемый заметными генералами и в министерствах, и при щедрости своей сегодняшней миссии, – опешил перед этим режущим взглядом щёлок глаз и недобрым изгибом бровей, усов, а всё остальное – как мяч футбольный, накативший ему в самое лицо, – опешил, потерял улыбку и то приятное многословие с предисловием, которыми думал развлечь, и даже приготовленные шуточки, – а сразу высказал главное и выложил на стол.
И не садился.
И Ленин не садился.
А Зиновьев сидел и сопел.
Вот что было. Скларц приехал уже не только от Парвуса, хотя Бегемотская голова всё и начал (начал сам, ещё до ленинской просьбы, она пришла потом, начал по первым известиям о петербургской революции, рассудив, что не хуже Ленина знает, что нужно), Скларц приехал со всеми полномочиями от Генерального штаба на проезд через Германию и с обеспеченным выездным содействием здесь германского консула в Цюрихе, а если нужно, то и посла в Берне, – Скларц привёз готовые документы, – и вот они лежали, чудо, хотя чудес не бывает, – лежали на блеклой клеёнке в жёлтом круге керосинового света.
Вот. Господин Ульянов. Госпожа Ульянова. Всё в порядке.
А – Зиновьев?…
Пожалуйста. И госпожа Лилина. Всё в порядке.
Да, но… А…?
И ещё один, пятый, да, вот: госпожа Арманд.
Всё знал, всё сам предусмотрел гениальный Парвус!
И – Инесса…
И всё! И все проблемы решены! И ни часа больше не ждать, не маневрировать, не дипломатничать, не раздражаться, не посылать посыльных, не ждать известий, ни от кого не зависеть – собрать вещи – а их нет у революционера! – и ехать хоть завтра утром! Двенадцать дней назад отрёкся царь – а мы через три дня будем в Питере – повернём всю российскую революцию, куда надо! Может ли быть быстрей во время мировой войны? Ещё никто ничего не успеет испортить – а уже вырваться первым на петербургскую трибуну, опережая даже сибирских ссыльных, – и отворачивать Совет депутатов от гучковского подлого правительства, и создавать всенародную милицию от 15 до 65 лет обоего пола, да что угодно!
Документы – лежали. С немецкими готическими вывертами, немецкими орластыми печатями и с пригодившейся, уже приклеенной, вот вернувшейся ленинской фотографией, – в керосиновом свете, драгоценные документы на дешёвой клеёнке, местами протёртой до переплёта нитей.
307 
