342

Государыня придумала: послать не одного офицера, а двух, и каждому дать по письму, и притом на маленьких бумажках, так, чтоб их можно было сложить в вершок, спрятать в сапоге, а в случае чего и сжечь. Кто-нибудь из двоих офицеров доберётся!

И всё, что теснилось и бурлило в ней, – она в эти часы пыталась, в промежутке между делами, вписывать то в одно письмо, то в другое.

А часы были ужасные. Добралась из Петрограда молодая фрейлина, по возрасту подруга дочерей, – и что, она рассказывала, творится там – это не вмещалось в голове. Посланный к Родзянке генерал-адъютант Линевич так и не вернулся, ни вчера, ни сегодня. Саблин из Петрограда прислал с верным человеком тайную записку, что рвётся сюда, но никак не может поехать, потому что все такие видные, как он, – но учёте. Генерала Гротена послали в царскосельскую ратушу на переговоры с мятежниками – и он что-то не возвращался.

Первоначальная утренняя радость, что Государь нашёлся во Пскове, постепенно затемнялась встающими чёрными клубами тревоги. Добровольно ли он поехал туда и остаётся там? Не пойман ли он в западню?

Величайшая низость и подлость, не слыханная в истории, – задерживать своего Государя! Как унизительно ощущать Государя в плену! Какой ужас для союзников! Какая радость врагам!

Ах, жалела она теперь, что не сказала дедушке Иванову – действовать самым решительным образом по освобождению Государя! А он, по доброте, может проявить мягкость.

И – зачем бы захватили царя? Ясно: не допустить его увидеться с царицей. И – для чего же? Заставить его подписать какое-нибудь невыносимое ответственное министерство. Но это было бы гибелью России. И как бы ни был Государь обманут и отделён от своих верных войск – не может он изменить своей коронационной клятве! Не может он разрешить короне стать придаточным украшением, а власть отдать самоответственному правительству из самозваных лиц!

Или – вынуждают его назначить каких-нибудь невыносимых министров?

А что, правда, делать? Нельзя залить столицу кровью, да ещё во время войны. И тем более во время войны нельзя оставить мятеж пылать. Если не удастся торжественный вход Иванова в Петроград – какие-то уступки, может быть, и неизбежны, только вопрос: кому? до каких пор? и в какой форме?

Там, во псковской немоте, происходил, быть может, великий духовный поединок: её супруг своею некрепкой душой отстаивал священный принцип – а она не могла в эти часы приложить ему свои силы и твёрдость! И – ни весточки получить от него! И – как дослать свою по воздуху?

О, мой святой страдалец! Какое невыразимое унижение я испытываю за тебя! Как разрывающе больно за тебя – и ничего не могу тебе посоветовать. Только не дай насиловать твою волю! Бог должен услышать наши мольбы и послать нам наконец какой-нибудь успех. Это – вершина несчастий, и мы пройдём её! Вера моя безгранична, и это поддерживает меня. Бог не покинет тебя и нашу любимую страну. Сейчас хотела вложить тебе и образок в письмо – но тогда нельзя скомкать бумажку. Вот ты стесняешься носить крест Григория – а насколько тебе было бы (спокойнее! А моё настроение – бодрое, боевое, знай! А если тебе, не имея за собой никакой армии, придётся покориться обстоятельствам, то Бог потом поможет и освободиться от них. Если тебя принудят к уступкам, то ты потом ни в коем случае не обязан их выполнять, потому что они добыты недостойным образом. Если ты и подпишешь обещание – оно не будет иметь никакой силы, когда власть снова окажется в твоих руках. Но всемогущий Бог – выше всего, он – любит своего помазанника, и спасёт тебя, и восстановит в твоих правах. Бог поможет, поможет, и твоя слава вернётся!

Два течения, две змеи – Дума и революционеры, – может быть, они отгрызут друг другу головы – и так спасут положение? Я чувствую, что Бог что-нибудь сделает!

А может быть ты покажешься войскам во Пскове и соберёшь их вокруг себя? Когда войска узнают, что тебя не выпускали, – войска придут в неистовство и восстанут против всех!!!

…Пришёл генерал Ресин и доложил: генерала Гротена революционеры в ратуше арестовали.

343

В Ростове-на-Дону уже третий день накоплялся общественный взрыв. Ростовчане привыкли к полной свободе всякой речи, также и гневной, – на улице, в трамвае, в университетском коридоре и на базаре. А тут – от Ростова что-то скрывали! Третий день не приходило никаких агентских телеграмм из Петрограда – хотя провода были целы, потому что приходили частные телеграммы. И из этих частных улавливались намёки на какие-то важные события в столице. Кидались день и кидались другой к редакциям «Приазовского края» и «Ростовской речи» – но и там не знали больше, чем простые обыватели. Непроходимые тупицы правящей власти наступили где-то сапогом на поток известий и придушили его. Но слухами, слухами – прорывало запрет неудержимо!

  212