216 
Говорилось там о новом правительстве очень отстранённо – вот, дескать, новая власть – объявляет, обязуется, некоторые реформы должны демократическими кругами приветствоваться (те самые, продиктованные Советом), – и в той мере, в какой нарождающаяся власть будет действовать в направлении этих обязательств, – в той мере и демократия должна оказать ей свою поддержку.
Вот это «в той мере» очень не понравилось Павлу Николаевичу: вчера, при наших обязательствах, вы обещали нам поддержку безусловную. А ваша вот – и условная, и очень уж сдержанная.
Нахамкис и не волнуясь и не торопясь:
– То было вчера. С тех пор мы продумали. Выслушали мнение Совета…
Да, куй железо, пока горячо, надо было кончать вчера. Вчера они примирялись больше. А теперь Нахамкис был непреклонен.
Но опасался Милюков слишком торговаться, как бы не разрушить так трудно доставшуюся власть. Без Совета справиться с массами невозможно.
А оба советских ещё упрекали его и даже нападали: как же он мог публично выступить до соглашения? Это уже нарушение честных переговоров. Зачем же вы вдруг о монархии, если мы решили не предрешать?
(Ах, Павел Николаевич и сам жалел).
Выступил потому, что полное соглашение у нас вчера фактически состоялось, – а ждать невозможно.
А вот, Совет выдвинул новые условия.
Да какие же?
– Вот, – читал Нахамкис с другой бумажки, тоже неровной и мятой, запись во время пленума: – Правительство обязуется не пользоваться предлогом военных обстоятельств для промедления в осуществлении обещанных реформ.
Покрутил Милюков головой, губами, носом под круглыми очками:
– Ну, просто вы нас во всём подозреваете, в любой нечестности.
– Классовый инстинкт! – хихикнул Гиммер.
А Нахамкис дальше водил крупным пальцем по большим строчкам, ещё условие: декларацию Временного правительства должен подписать также и Родзянко.
– А это зачем? – искренно удивился Милюков и совсем не по-торговому на них посмотрел: – Ну, зачем? Ну, что такое Родзянко?
Навязывали ему наследственность от Думы и неповоротливость её.
Советские товарищи поняли этот вопрос, и даже были согласны, но… так решил Совет.
Заметил Гиммер, что Милюков уже начал сердиться, слишком много изменений. Сейчас одна неосторожность, Милюков прекратит переговоры, соглашение лопнет – и лопнет великий замысел навязать буржуазии безвластную власть. А сам Совет никак не способен создать аппарат управления, всё пойдёт прахом, и революция погибла.
И он забрал со стола перед Нахамкисом те четыре условия Совета, ещё оставалось два непрочитанных, какое имеет значение, что там накричат на бесформенном Совете, это не были настоящие условия. Нахамкис как докладчик держался за ту бумажку, а Гиммер нисколько.
А обязательства правительства? Да, вчера согласованы, не будем к ним возвращаться.
Обрывок, на котором Нахамкис делал записи во время советского митинга вчера, был пока их наилучшей аутентичной записью. Ещё был листок, где Милюков для себя их вчера повторял, но сокращённо. Ещё был – отчётливый красивый список нового правительства, написанный Милюковым, – а перед ним красивая преамбула, что «Временный Комитет Государственной Думы при сочувствии населения и при содействии столичных войск достиг такой степени успеха над тёмными силами старого режима…» И Милюков очень опасался, что сейчас будут атаковать эту формулировку: а где тут Совет Рабочих Депутатов? а неужели вы сделали больше, чем столичный гарнизон? – и тогда опять спорить, и переписывать, и пропал весь эффект. Но к его радости – смолчали. А дальше стояло: «Общественный кабинет из лиц, заслуживших доверие страны своей прошлой деятельностью», – и тоже смолчали. Значит, список уцелевал. И только:
– Так не забудем, Павел Николаевич, припишите сейчас своей рукой.
Очень не хотелось Милюкову, усами пошевелил:
– Совершенно излишнее недоверие.
И приписал, макая в тяжёлую чернильницу:
«Временное Правительство считает своим долгом присовокупить, что оно отнюдь не намерено воспользоваться военными обстоятельствами для промедления в осуществлении реформ».
– И мероприятий, – добавил Нахамкис.
– А – литературно это будет? Можно так выразиться? – реформ и мероприятий?
– Можно, – уверенно клал лапу на документ Нахамкис.
– Можно, – сказал Гиммер. – Мы все трое – писатели, и с достаточным опытом.
216 
