65 
Но она увидела, что у Анны нога вывернута под каким-то жутким, неестественным углом, что она бледнеет на глазах и вот-вот потеряет сознание от боли.
– Сию же минуту отнесите ее в постель, – резко приказала преподавательница.
Анна что было силы стиснула зубы, ее лицо исказила жуткая гримаса боли, и трудно было не догадаться, что происходит. Она вовсе не растянула, а поломала себе лодыжку, что означало для нее неминуемую смерть не только как прима-балерины, но вообще сколько-нибудь искусной танцовщицы. Она не стонала и не жаловалась и лишь иногда сдавленно охала, пока ее несли в спальню и укладывали на кровать прямо в трико, свитере и теплых лосинах. Преподавательница без лишних слов извлекла небольшой острый ножик, приберегаемый именно для таких вот случаев, и разрезала трико на поврежденной ноге. Лодыжка уже чудовищно опухла, а ступня была вывернута все так же неестественно. Анна, с трудом осознавая весь ужас происходящего, ошалело уставилась на свою ногу.
– Врача сюда. Сейчас же, – отрезал ледяной голос с порога. Это была мадам Маркова.
В этих случаях они всегда пользовались услугами одного и того же доктора. Он был известен как большой специалист по переломам конечностей и всегда помогал им, оправдывая свою отличную репутацию. Но то, что увидела мадам Маркова, войдя в спальню к Анне, чуть не разбило ей сердце. Потому что все было кончено – за какую-то ничтожную долю секунды, из-за едва заметного сучка в полу.
Не прошло и часа, как в балетную школу явился доктор, подтвердивший самые худшие опасения. У Анны оказался очень сложный перелом лодыжки, и ее следовало немедленно доставить в больницу. Нужна срочная операция, чтобы вообще спасти ей ногу. Никто не смел возражать или спорить. Дюжина сильных рук подхватила Анну и понесла к выходу. По дороге все старались попрощаться с ней и с трудом удерживались от слез. Но хуже всех было самой Анне. Такое несчастье случалось в их школе не впервые. И она с первой минуты поняла, что это означает. Из двадцати двух лет своей жизни пятнадцать она посвятила каторжному труду в этих суровых стенах, а теперь все кончено.
Ее тут же прооперировали, и всю ногу заковали в толстый слой гипса. Операция прошла успешно – для любого обычного человека. Нога останется прямой, и скорее всего она не охромеет – разве что самую малость. Только для Анны этого было недостаточно. Покалеченной лодыжке уже ничем не помочь, и даже если и будет нормально служить при ходьбе, все равно не выдержит той нагрузки, которую получала во время танцев. Под тяжестью ее тела увечные кости не вынесут ни одного балетного па. И нет никакого способа срастить их так, чтобы полностью восстановить былую прочность. Анна была безутешна в своем горе. Ее карьера рухнула из-за ничтожной, дурацкой небрежности. В единый миг разлетелась на куски не только ее лодыжка, но и вся ее жизнь.
Всю ночь она молча проплакала на больничной койке, убиваясь почти так же, как в тот день, когда потеряла их с Николаем ребенка. Ведь сегодня она потеряла свою собственную жизнь! Это была смерть всем ее мечтам, трагический конец, особенно жестокий в сравнении с блестящим началом ее жизни на сцене. И на сей раз мадам Маркова не отходила от нее ни на шаг, и не выпускала ее руки, и плакала вместе с ней. Анна пожертвовала всем, она служила балету не за страх, а за совесть, но судьба нанесла слишком предательский удар. Ее жизнь в балете, та жизнь, что стала смыслом ее существования на протяжении пятнадцати лет, с сегодняшнего дня осталась в прошлом.
На следующий день ее отвезли обратно в балетную школу и уложили на прежнюю кровать в общей спальне. До вечера у нее побывала вся школа – кто поодиночке, кто по двое заходили к Анне с цветами, со словами утешения, с добротой и с сочувствием, – и выглядело это так, будто здесь оплакивают покойника. Анне стало казаться, будто умерла она сама, – ив каком-то смысле так оно и было. Та жизнь, что была ей известна и частью которой она привыкла себя считать, отныне канула для нее в Лету. Ей и сейчас уже было неловко занимать место в этой школе. Теперь это был лишь вопрос времени – когда она оправится настолько, что соберет вещи и уедет навсегда. Ей не удастся даже стать преподавателем в этих классах – она слишком неопытна в таких вещах, да и не к этому лежала ее душа. Она родилась не для того, чтобы учить. А то, ради чего она появилась на свет, просто-напросто умерло. Умерло вместе с мечтами.
Только через два дня она набралась сил, чтобы написать обо всем Николаю, и он примчался тотчас же, как получил ужасное письмо, не желая верить в то, что случилось, хотя ему не раз и не два в подробностях описали, как это произошло. Все в школе давно знали и любили этого молодого доктора. И теперь товарищи Анны по труппе с искренним сочувствием описывали ему все, что видели сами.
65 
