61 
— Жаловаться, конечно, грех. И все же толпы там не было. Так, несколько туристов, явившихся от нечего делать.
— О, не будьте так строги. В конце концов, там была я. В числе этих туристов.
Тут Тибор покраснел, потому что не собирался ее обижать, и женщина, тронув его за руку, улыбнулась:
— Вы же только начинаете. Больше слушателей, меньше — пусть это вас не волнует. Разве вы для этого играете?
— А как же? Для кого я играю, если не для слушателей?
— Я не о том. Я вот что хочу сказать: на этом этапе вашей карьеры совершенно неважно, два десятка слушателей присутствует в зале или две сотни. А знаете почему? У вас есть главное!
— Главное?
— Ну да. Несомненно. У вас есть… потенциал.
Тибор едва не фыркнул, но удержался. Упрекать следовало не женщину, а скорее самого себя: он ожидал услышать «талант» или по меньшей мере «способности» и тут же осознал, насколько был самонадеян. Но женщина продолжала:
— На нынешнем этапе ваше дело — ждать, чтобы на концерт пришел не кто-нибудь, а вполне определенный человек. А он может оказаться и в числе тех двух десятков, что присутствовали в прошлый вторник…
— Там было двадцать четыре человека, не включая организаторов…
— Пусть двадцать четыре. Я говорю о том, что на нынешнем этапе количество слушателей не важно. Важен один-единственный человек.
— Из фирмы звукозаписи? Вы об этом?
— Звукозаписи? Нет-нет. Это придет своим чередом. Нет, я имела в виду человека, который приведет вас к успеху. Человека, который послушает вас и поймет, что вы не очередная хорошо натасканная посредственность. Что вы та куколка, из которой, стоит приложить немного труда, появится бабочка.
— Понятно. А вы, случаем, не тот самый человек?
— Как же! Вижу, вы высоко себя ставите. И однако не похоже, что столь уж многие оспаривают друг у друга честь сделаться вашим наставником. Во всяком случае, не люди моего уровня.
Тут Тибор заподозрил, что совершает величайший промах, и вгляделся в женщину внимательней. Она успела снять солнечные очки, и он убедился, что лицо у нее доброе, однако в данную минуту выражает недовольство и чуть ли не раздражение. Он не сводил с нее взгляда, силясь ее узнать, но наконец сдался и произнес:
— Простите ради бога. Вы, наверное, известный музыкант?
— Я Элоиза Маккормак, — объявила женщина с улыбкой и протянула ему руку.
К несчастью, это имя ничего не говорило Тибору и что делать дальше, было непонятно. Сначала ему пришло в голову изобразить удивление, и он даже проговорил:
— В самом деле? Ну и ну.
Но, сообразив, что это ложь и — мало того — за нею очень скоро последует разоблачение, он собрался с духом, выпрямился и сказал:
— Мисс Маккормак, я очень польщен знакомством с вами. Понимаю, вы будете удивлены, однако примите во внимание мой возраст, а также то, что я вырос за железным занавесом, в стране, принадлежавшей к Восточному блоку. Меня и сегодня бесполезно спрашивать об иных политиках и кинозвездах, известных на Западе всем и каждому. Поэтому вы должны меня простить: я не представляю себе в точности, кто вы такая.
— Что ж… хвалю за откровенность. — В тоне её тем не менее явственно слышалась обида, и энтузиазма заметно поубавилось.
После неловкой паузы Тибор вновь спросил:
— Вы ведь выдающийся музыкант?
Женщина кивнула, взгляд ее блуждал по площади.
— Еще раз прошу прощения. Для меня большая честь, что на моем выступлении побывал такой человек. А позвольте спросить: на каком инструменте вы играете?
— Как и вы, — живо отозвалась она, — на виолончели. Потому-то я и пришла. Не могу удержаться, даже если концерт самый незначительный, как в вашем случае. Не могу пройти мимо. Наверное, мной руководит ощущение миссии.
— Миссии?
— Не знаю, как еще это назвать. Мне хочется, чтобы все виолончелисты играли хорошо. Красиво. А они так часто играют дурно.
— Простите, но разве вина за дурное исполнение лежит непременно на виолончелистах? Или вы имеете в виду всех музыкантов?
— Может, другие инструменты тоже. Но я сама виолончелист, вот и прислушиваюсь к виолончели и если замечаю какие-нибудь дефекты… Знаете, на днях я обратила внимание на молодых людей, которые играли в вестибюле муниципального музея; народ спешил себе мимо, но я была вынуждена остановиться и послушать. И все, что мне оставалось делать, — это удержать себя, а то бы я подошла к ним и выложила, что думаю.
61 
