Виолончелисты

После ланча мы играли тему из «Крестного отца» уже третий раз, поэтому я блуждал взглядом по туристам, сидевшим на пьяцце, пытаясь определить, кто из них присутствовал на предыдущем исполнении. Люди не против послушать любимую мелодию повторно, однако злоупотреблять этим не следует, а то как бы публика не заподозрила, что у тебя маловат репертуар. И все же в это время года можно особенно не стесняться. Уже веет осенью, становится ветрено, кофе дорогущий, вот посетители и не засиживаются подолгу. Как бы то ни было, именно поэтому я изучал лица слушателей на пьяцце и в результате углядел среди них Тибора.

Он махал рукой — сначала я подумал, что нам, но потом понял, что официанту. Тибор постарел, погрузнел, однако узнать его было нетрудно. Я слегка толкнул локтем Фабиана, сидевшего с аккордеоном справа от меня, и указал ему на юношу, но лишь кивком: руки у меня были заняты саксофоном. И только когда я оглядел ребят, до меня дошло, что с того лета, когда мы познакомились с Тибором, в группе остались я да Фабиан.

Ну да, с той поры минуло все семь лет, и однако же у меня екнуло сердце. Когда играешь с кем-то каждый день, то привыкаешь видеть в оркестре свою семью, а на остальных его членов смотришь как на братьев. И если кто-то выбывает из состава, хочется по-прежнему держать с ним связь, чтобы, куда б его ни занесло, в Венецию там или в Лондон, он слал оттуда открытки, а может, и фотографию оркестра, с которым сейчас выступает, — как пишут обычно домой, в родную деревню. Поэтому такие встречи остро напоминают о том, как быстро все меняется. Как вчерашние твои закадычные приятели завтра становятся чужими людьми, живут кто где в Европе и играют тему из «Крестного отца» и «Осенние листья»^[38] на площадях и в кафе, где ты не побываешь никогда.

Номер закончился, и Фабиан недовольно на меня покосился: мой толчок локтем пришелся на самый его «персональный пассаж» — не то чтобы соло, но один из тех редких моментов, когда замолкают скрипка и кларнет, я выдуваю тихое сопровождение, а мелодию ведет аккордеон Фабиана. Вместо объяснения я указал на Тибора, который теперь, сидя под тентом, помешивал кофе, и Фабиан как будто не сразу его узнал. Наконец он проговорил:

— А, ну да, парень с виолончелью. Интересно, он все еще не расстался с той американкой?

— Ну что ты, — отозвался я. — Забыл, что ли? Эта история закончилась еще тогда.

Фабиан пожал плечами и уставился в ноты; мы приступили к следующему номеру.

Мне было досадно, что Фабиан так равнодушен, однако я предположил, что он никогда особенно и не интересовался молодым виолончелистом. Фабиан, он, знаете ли, всю жизнь выступал только в кафе и ресторанчиках. Не то что Джанкарло, наш тогдашний скрипач, или Эрнесто, басист. Они все же обучались музыке систематически и потому наблюдали за Тибором как зачарованные. Может, даже завидовали чуточку тому, что Тибор получил первоклассное музыкальное образование, что у него все впереди. Но, честно говоря, мне думается, им это нравилось: взять под опеку такого вот Тибора, заботиться о нем, а то и подготавливать к будущему, чтобы ему легче было пережить разочарование.

То, семилетней давности, лето выдалось необычайно жарким, и даже мы у себя, в своем городе, временами чувствовали себя как на Адриатике. Целых четыре месяца мы работали вне помещения, под тентом кафе, выходящим на пьяццу, где стояли столики, и, скажу я вам, хоть рядом жужжали два или три электровентилятора, зной донимал нас немилосердно. И все же по этой самой причине деньги к нам текли рекой: туристов было видимо-невидимо; многие прибывали из Германии и Австрии, но местные тоже спасались от жары на берегу. Как раз в то лето мы стали замечать среди них русских. Сегодня никому нет до них особого дела — туристы как туристы. Но тогда они были в диковинку и им оглядывались вслед. Одеты они были чудно, ходили как новички по школе. Впервые мы увидели Тибора, когда у нас был перерыв и мы подкреплялись в кафе за большим столом, специально для нас отведенным. Тибор сидел поблизости и поминутно вскакивал, чтобы убрать с солнца виолончель.

— Посмотри-ка на него, — сказал Джанкарло. — Русский юноша, изучает музыку, жить не на что. И что же он делает? Отправляется в кафешки на главной площади — тратить последние деньги.

— Дуралей, конечно, — подхватил Эрнест — Однако дуралей романтический. Такому и голод нипочем, лишь бы скоротать весь день в свое удовольствие здесь, на площади.

  59