очень нудно 
30 
На обратном пути она задержалась у помидорных кустов и, не обращая внимания на мелкий дождь, внимательно их осмотрела. Потом подошла ближе и заботливо начала приводить в порядок обрушенные подпорки. Вернула на место упавшие на землю, затем присела на корточки, почти касаясь коленями мокрой травы, и поправила сеть, которую я натянула над почвой для защиты растений от набегов птиц.
– Спасибо, Ники, – сказала я ей, когда она снова вошла в комнату. – Ты очень внимательна.
Она что-то пробормотала и села на кушетку. Я заметила, что она совсем растеряна.
– Я нынче и в самом деле недоглядела за этими томатами, – продолжала я. – Но, думаю, все это не важно. Просто ума не приложу, куда девать такую уйму. В прошлом году большую часть отдала Моррисонам.
– О господи, – отозвалась Ники, – Моррисонам. И как поживают эти старые дорогуши?
– Ники, Моррисоны – добрейшие люди. Сроду не могла понять твоего пренебрежения к ним. Вы с Кэти были когда-то лучшими подругами.
– О да, Кэти. И как она теперь? Наверное, по-прежнему живет дома?
– Ну да. Работает в банке.
– Типичней некуда.
– Мне кажется, это вполне благоразумно – чем-то заниматься в ее возрасте. А Мэрилин вышла замуж, ты знаешь?
– Вот как? И за кого же?
– Не помню, чем занят ее муж. Видела его однажды. На вид очень приятный.
– Наверное, викарий или что-то вроде этого.
– Послушай, Ники, я просто не понимаю твоего тона. Моррисоны всегда относились к нам как нельзя лучше.
Ники раздраженно вздохнула:
– Уж такая у них повадка. Меня от нее тошнит. От того, как они воспитали своих детей, – тоже.
– Да часто ли ты за все годы с Моррисонами виделась?
– Виделась достаточно, когда водилась с Кэти. Люди этого сорта безнадежны. А Кэти, думаю, мне остается только пожалеть.
– Ты осуждаешь ее за то, что она не поехала в Лондон, как ты? Должна тебе сказать, Ники, это совсем не походит на ту широту взглядов, которой ты со своими подругами гордишься.
– Нет, это не важно. Впрочем, тебе не понять, о чем я говорю. – Ники бросила на меня взгляд и снова вздохнула. – Это не важно, – повторила она, отвернувшись.
Я пристально на нее посмотрела, потом опять принялась за растения на подоконнике.
– Знаешь, Ники, – заговорила я после паузы, – я очень рада, что у тебя есть друзья, с которыми тебе приятно проводить время. В конце концов, ты должна теперь жить своей собственной жизнью. Этого и следовало ожидать.
Дочь не ответила. Когда я взглянула в ее сторону, она читала одну из газет, которые нашла в ящике письменного стола.
– Мне было бы интересно познакомиться с твоими друзьями, – сказала я. – Можешь приглашать сюда кого захочешь – все будут желанными гостями.
Ники тряхнула головой, чтобы волосы не падали на глаза, и продолжала читать. Лицо ее приобрело сосредоточенное выражение.
Я вернулась к своему занятию: эта повадка была хорошо мне знакома. Ники тонко усвоила подчеркнутую манеру безмолвствовать, стоило мне только проявить любопытство относительно ее жизни в Лондоне; таким способом она давала мне понять о том, что мне придется пожалеть, если я начну упорствовать с расспросами. В результате мое представление о ее теперешней жизни строится в основном на догадках. В письмах, однако, – а корреспонденткой Ники была исправной, – она упоминала о многом таком, чего никогда не затронула бы в разговоре. Так я узнала, к примеру, о том, что ее молодого человека зовут Дэвид и что он изучает политику в одном из лондонских колледжей. Но в беседе тем не менее, даже если я только поинтересовалась бы его здоровьем, мои дальнейшие расспросы неминуемо натолкнулись бы на прочный заслон.
Столь решительным отстаиванием права на личную жизнь Ники очень напоминает мне свою сестру. По правде говоря, у обеих моих дочерей много общего – гораздо больше, чем желал признавать мой муж. По его мнению, они представляли собой две противоположности: более того, он убедил себя, что Кэйко – от природы трудная личность и с этим нам ничего не поделать. По сути, хотя сам он никогда прямо этого не признавал, Кэйко, на его взгляд, унаследовала свой характер от отца. Я почти не возражала: легче было винить Дзиро, а не самих себя. Мой муж, конечно же, не знал Кэйко в ее раннем возрасте, иначе без труда признал бы большое сходство между девочками, существовавшее на первых ступенях их развития. Обе отличались вспыльчивостью и самолюбием; если что-то выводило их из себя, они не сразу, как другие дети, забывали о своем гневе, а оставались не в духе весь день. И все же одна из девочек превратилась в счастливую, уверенную в себе молодую женщину (относительно будущего Ники я полна всяческих надежд), тогда как другая, делаясь все более и более несчастной, лишила себя жизни. Мне не так просто, как мужу, возложить всю вину на Природу – или же на Дзиро. Впрочем, все это теперь далеко в прошлом, и перебирать заново – толку мало.
30 
