23 
— Ах да, понимаю, — сказал я. — Продолжай.
— Происходили всякие вещи. Люди хотели, чтобы я умерла. Что-то случилось. Кое-кто… Они хотели, чтобы для меня уже все закончилось.
— Ты хотела через это пройти?
Она ответила не сразу. Потом сказала:
— Я хотела этого избежать. Но когда кое-кто, кое-кто… Мои мысли стали…
— Стали?
— Стали примитивными.
— Нет, нет, не так, — настаивал я.
— Как выйти из комнаты. Как спуститься по лестнице. Как попасть в лимузин, как достать цветы, как добраться до Квинна.
— Я понимаю. Поэтично. Специфично. Но не примитивно.
— Цель, облагороженная поэзией. Может быть, — сказала она. — "И вот пришла она в венке из диких трав". Так я и сделала.
— Так и есть, — согласился я. — Но до того как ты смогла это сделать, ты собиралась сказать что-то. О кое-ком.
Тишина.
— Потом пришла Ровен, — сказала она. Ты не знаешь мою родственницу Ровен.
(Я не знаю?)
Всполох боли в ее сияющих глазах.
— Хорошо, да, пришла Ровен, — сказала она. — У Ровен была сила, чтобы…
— О ком она больше думала, когда хотела тебя убить: о тебе или о себе?
Она улыбнулась.
— Я не знаю. Скорее всего, она и сама не знала.
— Но она поняла, что ты знаешь, зачем она пришла и не применила свою силу.
— Я сказала ей. Я сказала: "Ровен, ты пугаешь меня! Прекрати! Мне страшно! И она расплакалась. Или это была я? Наверное, это я расплакалась. Это был кто-то из нас. Я так испугалась!
— И поэтому ты убежала.
— Да, убежала. Конечно же, убежала.
— "Она меж тем обрывки песен пела".
Она снова улыбнулась. Расскажет ли она о женщине-ребенке? Она лежала очень тихо.
Я чувствовал тревогу Квинна и его любовь к ней. Все это время он не убирал руки с ее плеча.
— Я не умираю, — сказала она удивленно. — Я здесь.
— Нет, не так, — поправил я. — Все кончено.
— Мне нужно вернуться в прошлое и вспомнить, какие у меня были желания.
— Нет. Не нужно. Это смертный разговор. Теперь ты — Мона, рожденная для тьмы.
Я пытался осторожно донести до нее это, наблюдая, как улыбка то появляется на ее губах, то пропадает. Бледные веснушки усеивали ее лицо, мягко сияла безупречная кожа.
— Вот так. Позволь своим глазам насладиться тем, что ты видишь. Больше цветов для тебя, ощущений, о которых ты не могла и мечтать. Темная кровь — чудесный учитель. Ты дрожишь, потому что думаешь, что боль вернется. Но тебе больше не почувствовать той боли даже, если ты захочешь. Перестань дрожать. Я не шучу. Прекрати.
— Что ты хочешь, — спросила она, — чтобы я покорилась тебе или крови?
Я тихонько рассмеялся.
— Почему-то женщины всегда удивляют меня, — сказал я. — Мужчины нет. Думаю, я вообще недооценивал женщин. Это меня расстраивает. Они так милы, будто не из этого мира.
Она откровенно рассмеялась.
— Что ты подразумеваешь под "не из этого мира"?
— Имя вам — Великая тайна, моя сладкая.
— Впечатляюще, — сказала она. — Хорошо. Тогда подумай об Адаме из Библии. Я имею в виду того парня, жалкую тряпку всех времен, который пожаловался Всемогущему богу, Создателю, Яхве, сотворившему звезды: "Она сказала мне съесть яблоко!" Да, я хотела сказать, что этот несчастный сотворенный из грязи мужчина, не более чем бесхребетное, безнадежное ничтожество! Вот, что есть настоящий грех! Вот начало падения!
— Все так, но, когда ты видишь прекрасную женщину, вроде тебя, с твоими зелеными глазами, в такой приятной близости, прелестный голосок произносит умные слова, в то время как на тебе не надето ни нитки, а ты смотришь на меня с таким выражением, будто знаешь все тайны Мироздания, то невольно начинаешь чувствовать себя в шкуре Адама.
Его замешательство было простительным. На лицо смягчающие обстоятельства. Бедняжка мог бы сказать в свое оправдание следующее: "Это абсолютно непостижимое, не от мира сего, странное, сверх всякой меры соблазнительное существо, которое ты сотворил из моего ребра, сказало мне: "Съешь это яблоко!" Что скажешь на это?
Квинн невольно рассмеялся. Он наслаждался обладанием. Как мной, так и ею, лежащей на кровати. Это было так мило — его смех. Я вновь сосредоточился на Моне. Довольно о саде Эдема. (И довольно о том, что недавно произошло у парадного выхода между мной и кем-то, о ком мне не следовало и мечтать).
К дьяволу!
На этой постели было чертовски много цветов! Она терпеливо ждала, обнаженные груди едва не касались меня, рыжие волосы запутались в розах. Она просто смотрела на меня, не сводя зеленых глаз, ее губы — такие соблазнительные, нежные. Сверхъестественное создание. А я знал самых чудесных из них. Что на меня нашло? Лучшее, что мне остается, сделать вид, что не случилось ничего дурного.
23 
