22 
— Честное слово, Богус, он совершенно здоровый ребенок.
— О, конечно, я верю, что это так, Биг. Но иногда он мне кажется таким маленьким…
— Он достаточно крупный для своего возраста, Богус.
— О, я знаю, Биг. Я имел в виду не совсем это…
— Послушай, Богус, пожалуйста, не буди его этими проклятыми проверками.
Иногда я вскрикиваю по ночам:
— Посмотри, Биг, он мертв? — Ради бога, прекрати, он просто спит… — Но ты только посмотри, как он лежит! У него сломана шея!
— Ты и сам спишь в такой же позе, Богус…
Как говорится, яблочко от яблоньки… Но я совершенно уверен, что спокойно могу свернуть себе шею во сне.
— Возвращайся в кровать, Богус! — Я слышу, как ты зовешь меня обратно в свое тепло.
Не то чтобы я не хотел возвращаться туда. Но мне нужно проверить котел; сигнальная лампочка постоянно гаснет. Да и сама топка гудит как-то странно; однажды утром мы проснемся спекшимися. Затем нужно проверить, заперта ли дверь. В Айове водятся не только кукуруза и кабаны — во всяком случае, осторожность не помешает.
— Ты когда-нибудь ляжешь, а?
— Я иду! Я уже иду! — обещаю я.
Богус Трампер просто проверяет и перепроверяет. Ты можешь называть его предусмотрительным, но только не умудренным опытом».
Письмо «к никому» произвело на Тюльпен сильное впечатление.
— Ты нисколько не изменился, Трампер, — сказала она.
— Я начал новую жизнь, — возразил я. — Теперь я другой.
— Когда-то ты беспокоился из-за мыши. Теперь это черепахи и рыбы.
На этот раз она меня, так сказать, подловила. Мое молчание заставляет ее улыбнуться и приподнять, совсем немного, вверх одну грудь тыльной стороной ладони. Когда-нибудь я просто побью ее за это!
Но это правда. Я беспокоюсь из-за черепах и рыб. Хотя совсем не так, как когда-то я беспокоился из-за мыши. Та мышь жила в постоянной опасности, и от меня зависело, выберется ли она живой из мышеловки Бигги. Но когда я переехал к Тюльпен, она уже ухаживала за этими черепахами и рыбами. С трех сторон ее кровать окружают книжные шкафы высотой до груди — мы оба огорожены словами. И по всей поверхности шкафов буквой «U» стоят эти булькающие аквариумы. Они булькают всю ночь. Тюльпен постоянно подсвечивает их воду неоновыми лампами. Должен признаться, это очень удобно, когда я встаю помочиться.
Но такая обстановка вокруг кровати требует привыкания. Стоит начать засыпать, как тебе вдруг начинает казаться, будто ты находишься под водой жуткого цвета, а над тобой кружат рыбы и черепахи.
Она кормит черепах кусками мяса, которые привязывает к веревочке; всю ночь черепахи скрежещут своими челюстями, хватая болтающееся мясо; утром этот кусок выглядит омерзительно серым, как настоящая дохлятина, тогда Тюльпен его убирает. Слава богу, что она кормит своих черепах лишь раз в неделю.
Как-то ночью мне почудилось, будто живущий в квартире над нами мужчина мастерит бомбу.
(По ночам он зачем-то возится с электричеством; слышны странные звуки и щелчки, после чего свет в аквариуме тускнеет.) Если бомба у этого чудака все же взорвется, то воды в аквариумах вполне хватит, чтобы утопить нас спящих.
Однажды ночью, раздумывая над этим, я спохватился: а не позвонить ли мне доктору Жану Клоду Виньерону? По одной причине — пожаловаться: водяной метод срабатывает не всегда. Но еще важнее мне было услышать голос уверенного в себе человека. Может, я даже осмелюсь спросить, как это ему удалось стать настолько самоуверенным. Хотя, мне кажется, я испытаю большее удовольствие, если сумею смутить его. Я решил позвонить ему как можно позже. «Доктор Виньерон, — сказал бы я ему, — мой член отвалился к чертовой матери». Просто затем, чтобы посмотреть, как бы он отреагировал.
Я поделился с Тюльпен своим планом.
— Ты знаешь, что он сказал бы? — ухмыльнулась она. — Он сказал бы: «Положите его в холодильник, а завтра утром запишитесь на прием у моей секретарши».
И хотя я подозреваю, что она права, я обрадовался, потому что она не отреагировала на это подниманием своей сиськи. Для этого она слишком чувствительная. В ту ночь она даже выключила свет в аквариуме.
Глава 10
ДАВАЙТЕ НЕ ОТХОДИТЬ ОТ ТОЧНОЙ СТАТИСТИКИ
Воспоминание о прелестной маленькой Лидии Киндли, восторженной первокурснице германского факультета, желавшей, чтобы на ухо ей нашептывали баллады или даже оперу в Муттершпрахе, глубоко печалит его. Он хотел угодить ей: он записал пленку для нее одной. Глубокий, грудной голос Богуса Трампера убаюкивает ее бессердечие его любимыми песнями. Это должно было стать настоящим сюрпризом.
22 
