20 
— Ты не знала, что Джулиус возвращается в Лондон?
— Я понятия не имела, где Джулиус. Знала только, что он уехал из Диббинса.
— Когда ты его в последний раз видела?
— Несколько месяцев назад. И кажется, что прошли годы. Абсурд. Садясь в самолет, я думала, что улетаю от Джулиуса. Прочь, прочь, прочь. А выясняется, что и он перебрался на эту сторону. Может быть, это судьба?
— Судьба… Морган, ты бросила Джулиуса или Джулиус бросил тебя?
— Вероятно, этот вопрос горячо обсуждался.
— Боюсь, что так, дорогая.
— Ладно. В буквальном смысле я бросила Джулиуса. Но по сути он бросил меня. Это все было так запутанно… И гадко, гадко, гадко.
— И все… действительно разрушено?
— Да. Все разрушено. Или разбито. Мы не общались с начала, да, с начала этого года, когда я буквально бежала из Диббинса, бросив студентов, занятия, все.
— Понятно. Именно тогда ты какое-то время мне не писала. Потом появился новый обратный адрес — Вермонт.
— Я жила там у старенького филолога-немца и его жены. Они совершенно не понимали, что происходит. Я — тоже. Я была невменяема. Да и теперь такая. Еще виски, пожалуйста. Чертовы кубики совсем растаяли.
— Я принесу еще.
— Нет-нет, не двигайся. Надеюсь, Джулиус здесь не появится?
— Руперт договорится с ним о встрече где-нибудь на стороне. Как ты думаешь, Джулиус попытается тебя увидеть?
— Нет. Но и прятаться не станет. Будет вести себя как ни в чем не бывало.
— Ты хочешь его увидеть?
— Нет.
— Мы позаботимся, чтобы этого не случилось.
— Как жарко, Хильда. Почти как в Нью-Йорке.
— Да, жарко.
Молчание. Морган поправила подушки. Обе внимательно смотрели друг на друга. Потом Морган сняла очки и сощурилась, хмуря лоб:
— Да-да-да. Я рада видеть тебя, Хильда.
— Тебе нужно поесть.
— Я завязала с едой. Живу на пшеничном виски и аспирине. Теперь перейду на шотландское виски и аспирин. А кстати, где мои вещи?
— Вещи? Ты имеешь в виду одежду, книги и…
— В первую очередь рукописи. Заметки по теории лингвистики, над которыми я работала перед отъездом в Южную Каролину, на конференцию, оказавшуюся столь чреватой последствиями.
— К сожалению, они все еще у…
— Я так надеялась, что ты их заберешь.
— Я пыталась. Но мне не позволили.
— Ясно.
— Что мне теперь надо сделать?
— В данный момент ничего. Мне хочется, чтобы ты была рядом, пока я не пойму, кто я и в чем смысл жизни. В чем этот смысл, Хильда?
— Думаю, что в любви.
— То есть в счастливом браке?
— Нет, просто в любви, ко всем и каждому.
— Это идея Руперта. Так? Думаю, что любовь сложнее, чем ему кажется. Тебя я люблю. Тут сомнений нет. Но иногда мне приходит в голову, что это единственная любовь, на которую я способна.
— Ты очень устала, моя дорогая. Сейчас не время обсуждать, кто ты и что такое жизнь. Ты будешь просто жить здесь, рядом со мной, и постепенно все образуется.
— Хочется верить, что ты права. Как Таллис?
— Ну… он…
— Он знает, что я в Англии?
— Не думаю. Питеру ты не писала?
— Питеру? Ах да, конечно, Питеру. Я не сразу поняла, о ком ты говоришь. Нет, я не писала Питеру.
— Видишь ли, Питер сейчас живет с Таллисом. Господи, это не то, что ты думаешь, идиотка! Он просто живет в доме Таллиса. Таллис ведь переехал. Это ты знаешь?
— Я ничего не знаю о Таллисе.
— Он отказался от дома в Патни чуть больше года назад.
— А как он выплатил ссуду?
— Понятия не имею. Так или иначе, он переехал в Ноттинг-хилл, арендует нижнюю половину дома и живет вместе со стариком-отцом, а теперь и с Питером.
— Господи, значит теперь Леонард у него на руках! Но Питер при чем тут?
— Питер вел себя странно в последнее время. Я кое-что писала тебе об этом, но ты, вероятно, забыла. Он проучился год в Кембридже и заявил, что больше туда не вернется, здесь жить не хотел, и в какой-то момент показалось, что переезд к Таллису — неплохая идея, была надежда, что Таллис убедит его вернуться в Кембридж, только пока это не получилось.
— Понятно. Как все же дела у Таллиса?
— Благополучно. Он… так сказать…
— Не мямли, Хильда, расскажи как есть. Ты знаешь, ведь я не была уверена, что смогу выговорить его имя.
— Я понимаю. Мне трудно о нем рассказывать не потому, что произошло что-то особенное, а потому, что как раз ничего особенного и нет. Он, как и прежде, читает эти свои лекции по профсоюзному движению, работает полдня в жилищном комитете Ноттинг-хилла, вошел в какой-то комитет по расовым проблемам, ну и, конечно, по-прежнему в Лейбористской партии и еще чем только не занимается. Я не так часто вижу его в последнее время, но, по-моему, все как всегда.
20 
