очень нудно 
29 
— Геракл мертв уже двадцать лет, если не больше, — сказал Одиссей, разбавляя вино водой. — Тесей тоже умер. Остался лишь Теламон. Он никогда бы не согласился расстаться с Гесионой, даже если бы та сама этого пожелала. Похищение и изнасилование — старые сказки, — мягко продолжал он, очевидно не слышав ни слова про Елену и Тесея, — и они имеют очень мало отношения к стратегии. Эллада на подъеме. Малая Азия это знает. Так есть ли лучшая стратегия для Трои и остальных, чем отказывать Элладе в том, в чем она нуждается больше всего, — в олове и меди, чтобы плавить бронзу?
— Верно, — согласился Агамемнон. Он потянул себя за бороду. — Так чем же закончится торговый запрет Трои?
— Войной, — спокойно ответил Одиссей. — Рано или поздно войне быть. Когда нас прижмут окончательно, когда наши купцы завопят о справедливости у каждого трона между Кноссом и Иолком, когда мы больше не сможем наскрести достаточно олова для того, чтобы плавить из меди бронзу на мечи, щиты и головки стрел, — тогда быть войне.
Их разговор стал еще скучнее; он меня больше не занимал. Кроме того, меня тошнило от Менелая. Я выскользнула из-за стола и тихонько шмыгнула в дверь за креслом отца. И побежала по коридору, идущему параллельно трапезной, отчаянно желая, чтобы на мне было что-нибудь более тихое, чем звенящая юбка. Лестница на женскую половину находилась в дальнем конце, где коридор расходился и вел к другим комнатам. Я достигла ее и побежала вверх, никто меня не звал. Теперь мне нужно было только проскочить мимо покоев матери. Склонив голову, я потянула за штору.
Меня остановили руки, сомкнувшиеся в замок у меня на талии, и мой крик о помощи был тут же заглушен. Диомед! С бьющимся сердцем я уставилась на него. До этого момента у меня не было возможности ни оказаться с ним наедине, ни поговорить.
Свет лампы отражался от его кожи, придавая ей сходство с полированным янтарем, на шее билась жилка. Я позволила себе взглянуть на него в упор и почувствовала, что он убрал руку с моего рта. Как же он был красив! Как же я любила красоту! И больше всего — в мужчине.
— Приходи в сад, — прошептал он.
Я отчаянно замотала головой:
— Ты сошел с ума! Отпусти меня, и я никому не скажу, что встретила тебя у покоев своей матери! Отпусти меня!
Сверкнув белыми зубами, он тихо рассмеялся:
— Я не сдвинусь с места, пока ты не пообещаешь прийти в сад. Они пробудут в трапезной еще долго — и никто не будет искать ни тебя, ни меня. Девочка, я хочу тебя! Мне плевать, что они решат и когда, я хочу тебя, и я тебя получу.
Моя голова все еще кружилась от жары в трапезной; я приложила к ней руку. И потом, словно независимо от меня, по своей собственной воле, моя голова согласно кивнула. Диомед тут же отпустил меня. Я помчалась в свои покои.
Неста ждала меня, чтобы раздеть.
— Ступай спать, старуха! Я разденусь сама.
Привыкнув к моим капризам, она с радостью повиновалась, предоставив мне самой дрожащими пальцами развязывать шнуровку, срывать корсаж и тунику, выпутываться из юбки. Я сбросила бубенчики, браслеты и кольца, отыскала свою льняную хламиду и завернулась в нее. Потом выбежала в коридор, спустилась вниз по темной лестнице навстречу ночному воздуху. Он сказал «в сад»; улыбаясь, я направилась к грядкам с капустой и кореньями. Кому придет в голову искать нас среди овощей?
Совершенно нагой, Диомед ждал меня под лавровым деревом. Хламида упала у меня с плеч, — я была еще далеко, и он мог рассмотреть меня всю, освещенную лунным светом. Он тут же оказался рядом, расстелил для нашего ложа мою одежду и прижал меня собой к матери Земле, которая дает силу женам и отнимает ее у мужей. Так устроили боги.
— Только пальцами и языком, Диомед, — прошептала я. — Я взойду на брачное ложе с нетронутой плевой.
Он спрятал свой смех меж моих грудей.
— Это Тесей научил тебя, как остаться девственницей?
— Для этого не нужен учитель. — Я вздохнула, гладя его руки и плечи. — Мне мало лет, но я знаю, что заплачу головой, если подарю свою девственность кому-нибудь, кроме супруга.
Я думаю, когда он ушел, он был удовлетворен, пусть и не совсем так, как ожидал. Поскольку любовь его была неподдельной, он согласился на мои условия, так же как в свое время сделал Тесей. Не то чтобы меня очень заботили чувства Диомеда, главное, я была удовлетворена.
И это было заметно на следующую ночь, когда я сидела подле отцовского трона, если бы только чьи-то глаза дали себе труд это заметить. Диомед сидел вместе с Филоктетом и Одиссеем в толпе, слишком далеко, чтобы я могла прочитать что-нибудь на его лице, особенно в таком тусклом свете. Зал, расписанный яркими фресками танцующих воинов и багрово-красными колоннами, утонул во мгле и наполнился мерцающими тенями. Вошли жрецы, вверх поплыли плотные, душные клубы благовоний, и по мановению ока в зале воцарилась торжественная, тягостная тишина гробницы.
29 
