— Я видел огненный шар, — упрямо повторил Антоний. — Слева от меня, низко над горизонтом.
— А я думаю, это твой способ сказать мне, что нет смысла проводить выборы и в другой раз. Что они также провалятся.
— Цезарь, я просто говорю тебе то, что я видел.
— Ты неизлечимый дурак, Антоний. Ведь есть другие способы, — сказал Цезарь, резко повернулся и сошел вниз с наблюдательной вышки.
— Защищайся, мерзавец! — крикнул Долабелла, вставая в стойку.
— Ликторы, уймите его! — гаркнул Антоний, следуя за Цезарем.
Сияющий Цицерон подошел с важным видом.
— Это было глупо, Марк Антоний, — произнес он. — Ты действовал незаконно. Ты должен был наблюдать за небом как консул, а не как авгур. Авгуру необходимо официальное поручение наблюдать за небом, а консулу — нет.
— Благодарю тебя, Цицерон, за то, что ты подсказал Антонию правильный способ, как помешать будущим выборам! — огрызнулся Цезарь. — Но я бы напомнил тебе, что Публий Клодий ввел закон, по которому консулам тоже требуется официальное поручение следить за небом. Прежде чем ты приступишь к выполнению обязанностей понтифика, просмотри законы, принятые, пока ты был в ссылке.
Цицерон фыркнул и пошел прочь, смертельно оскорбленный.
— Я сомневаюсь, Антоний, что у тебя хватит наглости помешать назначению Долабеллы консулом-суффектом.
— Нет, этого я делать не буду, — ответил Антоний. — Как консул-суффект он не может мною командовать.
— Антоний, Антоний, законы ты знаешь так же плохо, как арифметику! Конечно может, если замещает старшего консула. Почему, ты думаешь, я постарался назначить консула-суффекта даже на несколько часов, когда старший консул Фабий Максим умер в последний день прошлого года? Закон — не только то, что записано на таблицах, но и то, что основано на прецедентах. И я создал такой прецедент чуть больше месяца назад. Ни ты, ни другие не протестовали. Ты думаешь, что сумел меня перехитрить, но я, как и всегда, на шаг тебя опережаю.
Цезарь ласково улыбнулся и отошел к Луцию Цезарю, испепелявшему Антония взглядом.
— Что нам делать с моим племянником? — в отчаянии вопросил Луций.
— В мое отсутствие? Не спускай с него глаз. Фактически его можно окоротить, если подумать. После сегодняшнего безобразия антипатия Долабеллы к нему вряд ли уменьшится. Кальвин — мой заместитель. Казна полностью в руках Бальба-старшего и Оппия. Да, Антоний не разгуляется.
Антоний пошел домой, разгневанный, отлично понимая, что ему хорошо заткнули рот. Это несправедливо, несправедливо! Хитрый старый лис был мастером трюков и в политике, и в законах, да мало ли в чем еще. Скоро от всех сенаторов до последнего потребуют смертельной клятвы соблюдать все законы и указы Цезаря в его отсутствие. И это проведут под открытым небом у храма Семона, древнего бога земледелия. Как великий понтифик, старик знает о таких приемах, как камень в руке, чтобы сделать клятву недействительной. Цезарь слишком давно в политике, чтобы его можно было в чем-то обмануть. Его нельзя обмануть.
«Требоний. Мне нужно поговорить с Гаем Требонием. Там, где никто нам не помешает».
Он встретился с ним после собрания сената, на котором Долабелла был назначен консулом-суффектом. Суффект, но старший.
— Мой конь прибыл из Испании. Хочешь прогуляться на Овечье поле посмотреть его? — весело спросил Антоний.
— Конечно, — ответил Требоний.
— Когда?
— Лучше всего сегодня.
— А где Децим Брут?
— Составляет компанию Гаю Кассию.
— Странная дружба.
— Но не в эти дни.
Они молча дошли до Капенских ворот, направляясь туда, где располагались конюшни и скотобойни.
День был холодный, дул резкий ветер. В пределах Сервиевой стены этого не ощущалось, но за воротами у них застучали зубы.
— Вот славная небольшая таверна, — сказал Антоний. — Милосердие может и подождать. Мне нужно выпить вина и согреться.
— Милосердие?
— Мой новый общественный конь. В конце концов, я — flamen нового культа Милосердия Цезаря, Требоний.
— Как он рассердился, когда мы ему преподнесли те серебряные таблицы!
— Не напоминай. Он еще в детстве, когда мы впервые увиделись, так надавал мне по заднице, что я целый рыночный интервал не мог сесть.
Несколько завсегдатаев таверны, открыв рты, смотрели на вновь прибывших. Никогда за всю историю существования этого заведения в его дверь не входили люди в тогах с пурпурной каймой. Хозяин кинулся провожать их к лучшему столику, прогнав трех торговцев, которые слишком перепугались, чтобы возражать. Потом побежал за амфорой своего лучшего вина, поставил перед ними тарелки с маринованным луком и отборными оливками.