Последние отзывы

  256  

Когда сенат утром второго дня после смерти Цезаря собрался в храме Теллус на Каринах, освободители не пришли. Они все еще прятались в храме Юпитера Наилучшего Величайшего, по-прежнему отказываясь выходить. Остальные сенаторы были там почти все, кроме Луция Цезаря, Кальвина и Филиппа. Тиберий Клавдий Нерон открыл заседание просьбой воздать особые почести освободителям за то, что они избавили Рим от тирана. Это вызвало гнев у верхних ярусов.

— Сядь, Нерон, никто не просил тебя высказывать свое мнение по поводу чего-либо, — сказал Антоний.

И начал очень разумную, умело построенную речь, которая познакомила почтенных отцов с тем, куда с курульного возвышения станет дуть теперь ветер. Убийство произошло, сделанного не воротишь, и да, поступок, конечно, неправильный, но, без сомнения, люди, убившие Цезаря, руководствовались благими намерениями, и они, разумеется, патриоты. Но самое важное — вдалбливал он в головы сенаторов — не оставить Рим без правительства. Оно должно продолжать действовать во главе со старшим консулом Марком Антонием. Когда некоторые в недоумении посмотрели на Долабеллу, тот просто кивнул в знак согласия.

— Вот чего я хочу и на чем настаиваю, — решительно сказал Антоний. — Очень важно также, чтобы палата подтвердила действенность всех законов и указов Цезаря, включая те, которые он хотел провести, но не успел.

Многие распрекрасно поняли тайный смысл его слов. Когда Антонию нужно будет что-нибудь провернуть, он сделает вид, что этого желал Цезарь. О, как Цицерон хотел ему возразить! Но он не мог, он должен был посвятить свою речь защите освободителей, каковым за благие намерения и благородные помыслы следовало простить излишнее усердие при убийстве. Главное — добиться амнистии! А в конце можно упомянуть и о проектах Цезаря, не проведенных им в жизнь. Поскольку Цезарь по разным причинам не сумел или не счел нужным обсудить их на заседаниях, значит, тут не о чем и говорить.

Собрание выработало резолюцию: правительство должно продолжить свою деятельность под руководством Марка Антония, Публия Корнелия Долабеллы и преторов. Приняли также senatus consultum: освободителей считать патриотами и никаким гонениям не подвергать.

Из храма Теллус старшие магистраты вместе с Авлом Гиртием, Цицероном и тридцатью другими сенаторами пошли в храм Юпитера Наилучшего Величайшего. Там Антоний сообщил грязным, небритым освободителям, что сенат амнистировал их, что они теперь в безопасности и никакие кары им не грозят. О, какое облегчение! Затем все, кто был в храме, поднялись на ростру и публично пожали друг другу руки под угрюмыми взглядами огромной толпы, молчаливой и, похоже, пассивной. Никто не был ни против, ни за.

— Чтобы скрепить наш союз, — сказал Антоний, покидая ростру, — я предлагаю каждому из нас пригласить к себе на обед одного из освободителей. Кассий, ты согласен быть моим гостем сегодня?

Лепид пригласил Брута, Авл Гиртий — Децима Брута, Цицерон — Требония, и так далее, пока всех патриотов не разобрали.

— Я не могу поверить этому! — кричал Кассий Бруту, поднимаясь по лестнице Весталок. — Мы свободны и идем домой!

— Да, — машинально ответил Брут.

Он в этот момент как раз вспомнил, что Порция, возможно, мертва. Вспомнил впервые с тех пор, как вошел в курию Помпея, прогнав от себя раба. Нет, конечно, она жива. Если бы она умерла, Цицерон ему сообщил бы.

Сервилия встретила его возле конторки привратника. Она стояла, как Клитемнестра, убившая Агамемнона. Только топора при ней не было. Клитемнестра! Вот кто его мать.

— Я заперла твою жену, — приветствовала она его.

— Мама, ты не имеешь права! Это мой дом, — проблеял он.

— Это мой дом, Брут, и будет моим, пока я не умру. А твоя жена — чудовище, и она здесь чужая, хотя закон дозволяет ей жить при тебе. Она заставила тебя убить Цезаря.

— Я освободил Рим от тирана, — сказал он, страстно желая хотя бы на этот раз взять над ней верх. Желай, Брут, желай, ибо этому не бывать никогда. — Сенат объявил амнистию освободителям, поэтому я все еще городской претор. И у меня не отняли ни состояния, ни поместий.

Она засмеялась.

— Не говори мне, что ты в это веришь!

— Это факт, мама.

— Убийство Цезаря — вот факт, сын мой. А сенаторские декреты не стоят бумаги, на которой их пишут.

Ум Децима Брута пребывал в таком смятении, что он беспокоился за свой рассудок. Он все еще паниковал! Конечно, одно это указывало, что его мыслительные процессы дают сбой. Паника! Он, Децим Брут, паникует? Он, ветеран многих сражений, не страшившийся самых пиковых ситуаций, глянул на тело Цезаря и испугался. Он, Децим Брут, убежал.

  256