Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
252 
— Он хочет сказать, — крикнула вбежавшая Порция, — что Цезарь мертв и что мой Брут — мой Брут! — убил его!
Ужас парализовал Сервилию. Она стояла, чувствуя, как что-то теплое течет по ногам. Моча. Но она онемела и не могла ни двинуться, ни вздохнуть. Застыла с открытым ртом и выпученными глазами.
— Цезарь мертв, мой отец отомщен! Твой любовник мертв, потому что твой сын убил его! И это я заставила его сделать это! Я заставила!
Способность двигаться неожиданно вернулась. Сервилия подскочила к Порции и с размаху ударила ее кулаком. Порция растянулась на полу во весь свой рост, а Сервилия обеими руками вцепилась ей в волосы и потащила к луже мочи. Она тыкала ее лицом в эту лужу, пока Порция не закашлялась и не очнулась.
— Meretrix mascula! Femina mentula! Грязная, сумасшедшая, низкорожденная verpa!
Порция поднялась на ноги и набросилась на Сервилию, пустив в ход зубы и ногти. Две женщины дрались с переменным успехом, яростно, молча. Эпафродит звал на помощь. Женщин смогли растащить только шестеро слуг.
— Заприте ее в ее комнате! — задыхаясь, велела Сервилия, очень довольная, что сумела взять верх.
Вон она, Порция, вся в крови, поцарапанная и избитая!
— Идите! Делайте, что вам сказано! — рявкнула она. — Делайте, иначе я всех вас распну!
Трое философов высунулись из дверей, но никто не осмелился подойти, никто не протестовал, когда стонущую, кричащую Порцию дотащили до ее комнаты и заперли там.
— Что смотрите? — крикнула хозяйка дома троим философам. — Хотите висеть на крестах, насосавшиеся дешевого пойла пиявки?
Они спрятались в свои комнаты, но Эпафродит остался на месте. Когда Сервилия в таком состоянии, лучше быть при ней.
— Дит, то, что она тут наговорила, — это правда?
— Боюсь, что да, госпожа. Хозяин с другими укрывается в храме Юпитера Наилучшего Величайшего.
— С другими?
— Их там сколько-то человек. Гай Кассий тоже убийца.
Она покачнулась, схватилась за Дита.
— Помоги мне дойти до комнаты, и пусть кто-нибудь вымоет здесь. Сообщай мне все новости, Дит.
— Да, госпожа. А… госпожа Порция?
— Останется там, где находится. Не давать ни еды, ни питья. Пусть сгниет!
Прогнав служанку, Сервилия захлопнула дверь и упала на кушетку, мотая из стороны в сторону головой. Цезарь? Мертв? Нет, этого не может быть! Но это случилось. Катон, Катон, Катон, чтоб ты за это вечно катал камни в аду! Это ты виноват, больше никто. Это ты привел сюда эту шлюху, это ты вложил в голову Брута идею жениться на ней, это ты и тот mentula, твой отец, разрушили мою жизнь! Цезарь, Цезарь! Как я любила тебя! Я всегда буду любить тебя, я не смогу избавиться от этого чувства.
Она затихла, ресницы веером опустились на мертвенно-бледные щеки. Пришли сладкие мысли. Она стала придумывать, какими способами убьет Порцию. О, какой это будет день! Потом резко открыла глаза. Взгляд стал яростным и тяжелым. Нет. В первую очередь надо решить намного более важный вопрос — как выручить Брута, чтобы эта безумная катастрофа не погребла его бесповоротно, чтобы род Сервилия Цепиона и род Юния Брута вышел из нее, не потеряв ни состояния, ни репутации. Цезарь мертв, но крах семейства его не вернет.
— Уже два часа, как стемнело, — сказал Антоний. — Теперь, пожалуй, можно.
— Можно что? — спросила Фульвия. Взгляд ее фиолетово-синих глаз потемнел. — Марк, что ты задумал?
— Пойду в Общественный дом.
— Зачем?
— Чтобы убедиться, что он действительно мертв.
— Конечно, он мертв! Если бы это было не так, кто-нибудь тебя известил бы. Останься дома, пожалуйста! Не оставляй меня одну!
— С тобой ничего не случится.
И он ушел, накинув на плечи зимний плащ.
Карины, один из самых богатых кварталов Рима, ответвляясь от Эсквилинского холма, почти примыкали к Форуму. А от квартала публичных домов их отделяли несколько храмов и дубовая роща. Идти было недалеко. Лампы отбрасывали колеблющийся свет на Священную дорогу, очень людную в этот поздний час, ибо все шли к центру Рима в ожидании хоть каких-нибудь новостей. Закрыв лицо плащом, Антоний пробился через толпу, двигавшуюся к Нижнему Форуму, и продолжил путь. Пространство вокруг Общественного дома было заполнено. Он опять пробился сквозь толчею и на глазах у всех, чего совсем не хотел, постучал в дверь. В ту, что вела в покои великого понтифика, являвшиеся резиденцией Цезаря. Никто его не остановил. Многие безутешно плакали. Все это были простые римляне. Ни одного сенатора. Ни одного.
252 
