Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
249 
И он принялся выводить их из этого состояния, пока не понял, что они не слышат его. Не могут взять ничего в толк, не говоря уже о том, чтобы выйти из храма и произносить какие-то речи. Наконец он послал Тирона купить вина и, когда тот вернулся, самолично наполнил им грубые глиняные кубки, которые дал торговец. Они жадно выпили, но продолжали молчать.
Вошел Требоний и тоже попытался взбодрить их.
— Гладиаторы около храма, — коротко сообщил он и презрительно фыркнул. — Как я и боялся, Антоний побежал домой и заперся там. То же самое сделали Долабелла и все члены сената, которые поняли, что произошло. — Он в гневе повернулся к освободителям. — Почему вы трясетесь? Почему вы не на ростре? Люди слетаются к ней, как мухи на труп, но нет никого, кто мог бы сказать им, что случилось.
— Он выглядел так ужасно! — раскачиваясь, простонал с пола Брут. — Человек, полный жизни, вдруг сделался мертвым! Ужасно, ужасно!
— Хватит, — оборвал его Цицерон. Он рывком поднял Брута на ноги и пошел туда, где сидел Кассий, опустив голову между колен. — Кассий, вставай. Мы трое пойдем сейчас на ростру, и не пытайтесь возражать. Кто-то должен поговорить с народом, а поскольку нет ни Антония, ни Долабеллы, придется взять слово вам. Ваши лица худо-бедно знакомы многим. Пошли! Ну же, пошли!
Взяв Кассия и Брута за руки, Цицерон вытащил их из храма и повел вниз по Капитолию, потом силой заставил подняться на ростру. Народу на Форуме было не очень-то много. Никто не кричал. Все в молчаливом недоумении бесцельно бродили туда-сюда. Посмотрев на людей, Брут несколько пришел в себя. Цицерон прав, надо что-то сказать. С колпаком свободы на темных кудрях, в одной тунике, без тоги, он подошел к краю ростры.
— Сограждане, римляне, — негромко сказал он, — это правда, что Цезарь мертв. Для людей, любящих свободу, было невыносимо терпеть и дальше его диктат. Поэтому некоторые из нас, включая меня, решили освободить Рим от тирании.
Он поднял окровавленную руку с кинжалом. Самодельная повязка сбилась на сторону, открыв красную рану. Раздался стон, но быстро разросшаяся толпа не двинулась, не возроптала.
— Нельзя было позволить Цезарю отнять землю у людей, которые владели ею на протяжении сотен лет, и поселить на ней отслуживших свое ветеранов, — так же негромко продолжал Брут. — Мы, освободители, убившие Цезаря, диктатора, царя Рима, понимаем, что римские солдаты должны иметь землю, чтобы жить на ней после ухода со службы, и мы любим солдат Рима, как любил их Цезарь, но мы любим и римских землевладельцев, так как же, я спрашиваю, мы должны были поступить? Цезарь признавал только то, что сам считал нужным, и поэтому его было необходимо убрать. Рим — это не только ветераны, хотя мы, освободившие Рим от Цезаря, очень любим и их…
Он говорил, говорил — и все бессвязно. Все о ветеранах и о земле, а это очень мало значило для горожан. Ни слова по существу, то есть о том, почему и как умер Цезарь. Никто не мог взять в толк, кто такие эти освободители, кого они освободили и от чего. Цицерон слушал с тяжелым сердцем. Он не мог говорить, пока Брут не закончит, но чем дольше тот лепетал, тем меньше ему хотелось что-либо говорить. В его мозгу стучала одна мысль: «Это будет словесное самоубийство». Эта арена не для него, ему необходим резонанс хорошего зала, ему нужно видеть умные лица, а не тупую безликую массу, не понимающую, что ей говорят.
Брут внезапно умолк, словно в нем кончился завод. Толпа не шевелилась и молчала.
И вдруг эту тишину разорвал крик, раздавшийся со стороны Велабра, потом закричали еще, еще, ближе, ближе — из тени, отбрасываемой базиликой Юлия, с южной стороны Капитолия. Еще крик, еще. Стоя на ростре, Брут увидел, что по широкому проходу в толпе движется, приближаясь, небольшая тележка, которую толкают перед собой два очень рослых молодых человека галльской наружности. На тележке лежало что-то покрытое тогой с пурпурной каймой, с одной стороны свисала, болтаясь, белая как мел рука. За первыми двумя галлами шли еще двое, последним шел Луций Цезарь в тунике.
Брут закричал, это был крик ужаса, душевной боли. И прежде чем Цицерон сумел удержать его, он сбежал с ростры, следом за ним кинулся Кассий, и они оба помчались назад, вверх по Капитолию, к храму. Не зная, что еще можно сделать, Цицерон побежал вслед за ними.
— Он на Форуме! Он мертв! Он мертв! Он мертв! Он мертв! Я видел его! — крикнул Брут, вбежав в целлу.
249 
