286 
— Хорошо, — сказал он Долабелле сквозь зубы, — я буду действовать по-другому. Луций! — позвал он брата, уходя под руку с Гаем Антонием. — Созови-ка Плебейское собрание через два дня!
Для Плебейского собрания, тоже не очень-то посещаемого, никакой кворум значения не имел. Если от каждой трибы присутствовал хоть один человек, собрание можно было проводить. Пришли двести с лишним человек из тридцати пяти триб, достаточно для принятия срочных решений. Антоний был в ярости, поэтому никто из собравшихся не хотел спорить с Луцием Антонием, именитым плебейским трибуном, и никто из его коллег не собирался накладывать вето. Очень быстренько плебс отдал Марку Антонию Италийскую Галлию, а также Дальнюю Галлию без Нарбонской на пять лет с неограниченными полномочиями. Затем отдали Долабелле Сирию, тоже на пять лет и тоже с неограниченными полномочиями. Этот lex Antonia de permutatione provinciarum немедленно вошел в силу, а значит, у Децима Брута провинции больше не было.
Но работа на этом не закончилась. Длинные уши сделки Антония с легионами стали отчетливо видны, когда Луций Антоний внес еще одно предложение, утверждавшее третий тип присяжных для судебных процессов. Теперь таковыми могли становиться экс-центурионы высокого ранга, не имея равных со всадниками доходов. Проголосовали за это. Самый младший из трех Антониев сразу предложил новый законопроект — о распределении общественных земель ветеранам комиссией из семи человек в составе Марка Антония, самого Луция, Долабеллы и четырех ставленников Антония, включая освободителя Цезенния Лентона, усердно лизавшего старшему консулу зад.
Если бы Гиртию шепнули, что царь Деиотар дал-таки взятку Антонию, он понял бы, что это не пустой слух, как только у Каппадокии отняли Малую Армению и присоединили ее к Галатии.
Вот так, начиная с июньских календ, два консула уверенно продемонстрировали свой стиль правления. Коррупция и самообслуживание. Пошла оживленная торговля освобождениями от налогов и привилегиями. Все, кого Цезарь лишил гражданства, полученного ими от Фаберия за мзду, могли теперь выкупить это право. И продолжалась чеканка монет из серебряных слитков Опы.
— Для чего нужна власть, если не использовать ее в своих целях? — периодически спрашивал Антоний у Долабеллы.
Пятого июня сенаторы сошлись опять. На этот раз кворум набрался. К удивлению Луция Пизона, Филиппа и еще нескольких сенаторов переднего ряда, Публий Сервилий Ватия Исаврик-старший тоже пришел. Самый преданный друг и политический союзник Суллы, он так давно удалился от политической жизни, что многие напрочь забыли о нем. Римский дом Ватии-старшего занимал теперь его сын, большой друг Цезаря, — сейчас он как раз возвращался из провинции Азия, — а сам Ватия-старший размышлял о красотах природы, об искусстве и литературе на своей вилле в Кумах.
После прочтения молитв и определения знаков Ватия поднялся, намереваясь взять слово. Как самый старший и уважаемый среди консуляров, он имел это право.
— Потом, — коротко бросил Антоний к всеобщему изумлению.
Долабелла повернул голову, свирепо взглянул на коллегу.
— В июне фасции у меня, Марк Антоний, это мое собрание! Публий Ватия-старший, для нас честь приветствовать твое возвращение в палату. Пожалуйста, говори.
— Благодарю тебя, Публий Долабелла, — сказал Ватия-старший тонким, но хорошо слышным голосом. — Когда ты думаешь поднять вопрос о провинциях для преторов?
— Не сегодня, — снова опередил Долабеллу Антоний.
— Не спеши, Марк Антоний. Может, нам все-таки следует обсудить этот вопрос, — сказал с холодком решивший не уступать Долабелла.
— Я сказал, не сегодня! Этот вопрос отложен, — огрызнулся Антоний.
— Тогда я прошу в виде исключения рассмотреть положение только двух преторов, — сказал Ватия-старший. — Гая Кассия Лонгина и Марка Юния Брута. Хотя я не могу смириться с тем, что это именно они стояли во главе заговора против Цезаря, однако их подвешенное состояние меня беспокоит. Оставаясь в Италии, они подвергают свои жизни немалой опасности. Поэтому я предлагаю определить их будущее сейчас, независимо от того, сколько придется ждать другим преторам. Еще я предлагаю, чтобы Марку Бруту отдали Македонию, поскольку Марк Антоний от нее отказался, а Гаю Кассию — Киликию вместе с Кипром, Критом и Киренаикой.
Ватия-старший замолчал, но не сел. Наступила неловкая тишина, прерываемая ворчанием с верхних ярусов, где сидели назначенцы Цезаря, которые не питали любви к его убийцам.
286 
