Последние отзывы

  310  

Это был год шести преторов, что означало продление полномочий большинства наместников заморских провинций: Гай Сентий и его легат Квинт Бруттий Сурра оставались в Македонии; Публий Сервилий Ватия и его легаты Гай Целий и Квинт Серторий — в Галлии; Гай Кассий — в провинции Азия; Квинт Оппий — в Киликии; Гай Валерий Флакк — в Испании; новый претор Гай Норбан направился в Сицилию, а другой новый претор, Публий Секстилий, — в Африку. Городским претором был избран престарелый Марк Юний Брут. У него имелся взрослый сын, уже допущенный в Сенат, но старик сам выдвинул себя кандидатом в преторы, несмотря на плохое здоровье, потому что, как он сказал, Риму нужны на гражданской службе достойные люди, а сейчас многие достойные люди находятся на войне. Претором по делам иностранцев стал плебей Сервилий из семьи Авгуров.

* * *

Рассвет дня Нового года выдался ярким и голубым, и предзнаменования ночного бдения оказались благоприятными. Это и неудивительно — после двух лет ужаса и страха! Весь Рим решил выйти посмотреть на инаугурацию новых консулов. Всем было ясно, что полная победа над италиками уже близка, и многие надеялись, что новые консулы найдут теперь время заняться ужасающими финансовыми проблемами города.

Вернувшись после ночных церемоний к себе домой, Луций Корнелий Сулла надел тогу с пурпурной каймой и сам водрузил на голову свой венец из трав. Он вышел, чтобы насладиться новизной прогулки позади двенадцати ликторов; они несли на плече фасции, ритуально перевязанные красными кожаными ремешками. Впереди шагали всадники, которые были выбраны скорее в качестве почетного эскорта, нежели в качестве его коллег, а позади следовали сенаторы — в том числе и дорогой друг Поросенок.

«Это мой день, — сказал себе Сулла, когда огромная толпа разом вздохнула, а затем разразилась криками одобрения при виде венца из трав. — Впервые в жизни у меня нет соперников. И нет никого, кто был бы мне равен. Я — старший консул, я выиграл войну против италиков, на голове у меня венец из трав. Я более велик, чем царь».

Две процессии, начавшиеся у домов новых консулов, соединились у подножия Палатинского кливуса, там, где стояли старые Мугонские ворота — память о тех днях, когда Ромул окружил стеной Палатин. Отсюда шесть тысяч человек торжественным шагом прошли через Велию и вниз по Священному кливусу на нижний конец Форума. Большинство были всадники с узкой полосой — angustus clavus — на туниках. Они следовали за поредевшим Сенатом позади консулов и их ликторов. Отовсюду раздавались крики зрителей; люди выглядывали из всех окон домов на Форуме, откуда открывался хороший обзор; ими был занят каждый пролет лестниц, ведущих на Палатин; жители Рима усыпали все колоннады, ступени храмов, крыши таверн и лавок на Новой улице, лоджии больших домов на Палатине и Капитолии, обращенные к Форуму. Повсюду теснился народ, приветствующий человека в венце из трав.

Сулла ступал с царственным достоинством, которым ранее не обладал, отвечая на всенародное поклонение лишь легким кивком головы. Улыбка не показывалась на его губах, а в глазах — ни ликования, ни самодовольства. Это была осуществившаяся мечта, это был его день. Его зачаровывало то, что он способен был различать в толпе отдельных людей: красивую женщину, старика, ребенка, примостившегося на чьих-то плечах, каких-то чужеземцев… и Метробия. Сулла чуть не остановился, лишь усилием воли заставив себя двигаться дальше. Метробий — это всего лишь фигура в толпе. Лояльная и благоразумная, как и все. Никакого знака особого внимания не появилось на его смуглом красивом лице, разве что в глазах, хотя никто, кроме Суллы, не смог бы этого заметить. Печальные глаза. Но Метробий уже исчез. Остался в прошлом.

Всадники достигли места, окаймляющего колодец комиции, и повернули налево, чтобы пройти между храмом Сатурна и сводчатой аркадой. Здесь они остановились, повернулись в сторону Аргилета и принялись выкрикивать приветствия еще громче, чем возглашали их в честь Суллы. Он слышал эти крики, но не мог разглядеть, кто отбирает у него толпу. Он чувствовал, как пот стекает у него между лопаток. Со всех крыш и ступеней зрители повернулись в ту сторону, людские крики нарастали, воздетые руки колыхались, как водоросли во время сильной волны.

Никогда Сулла не прилагал столь больших усилий, как то, что он сделал над собой в эти мгновения, — ничто не изменилось в выражении его лица, не умалились царственные наклоны его головы, ни проблеска чувств не появилось в его глазах. Процессия снова пришла в движение; через Нижний Форум Сулла прошествовал вслед за своими ликторами. Он не изволил даже повернуть головы, чтобы разглядеть, кто ждет его у подножия Аргилета, кто похитил у него толпу и кто крадет его день! Его день!

  310