33 
Щека — то у нее все ж распухла. Мне даже как-то не по себе стало. Не очень-то люблю баб бить, не то что мой папашка. Он, правда, перестал матери поддавать, но только после того, как я ему объяснил, что лучше не надо. Что угодно, но бить бабу не стану. Сегодня оно не в счет, сегодня -ради дела. Ты — вырубала и халтурить права не имеешь. Кто дверь открывает, тот и получает — баба там, не баба — получает, что есть у меня силенок. А вдарить я могу — закачаешься. Здесь ведь как — все дело здесь на этом и держится и халтурить ну просто нельзя, и все тут. Профессионалом надо быть, на хрен. Как уже говорил, что раз для дела хорошо, так хорошо и для Британии, и вот вам мой личный вклад в процветание империи. А все свои «нравится — не нравится» — пустить побоку, не место им здесь. Только ударить бабу как-то не по мне, в личном то есть смысле. Не буду утверждать, что это в принципе неправильно, — знаю я парочку бабенок, кому бы взбучка явно не помешала; я только хочу сказать, что удовольствия от этого я сам не получаю.
— Прияно иметь део с таими миыми людьми, — говорит им Короче, и мы отваливаем, оставляя их семейку на пепелище, в нас-то самих еще бушует адреналин. Хотя я доволен, что не пришлось будить мальцов. У меня самого есть пацан, и одна мысль о том, что какой-то гад что-нибудь подобное с ним сделает… пусть только попробует. Эта мысль нагоняет на меня тревогу: надо бы сходить проведать его. Может, завтра с утра зайду.
Вулверхэллптон, 1963
Спайк рассмеялся и поднял кружку пива «Бэнкс»:
— Твое здоровье, Боб, — ухмыльнулся он, прищуривая глубоко посаженные глаза так, что они превратились в узенькую щелку, похожую на рот, — пусть твои проблемы будут во-от такими маленькими!
Боб подмигнул и отглотнул из своей кружки. Он улыбался своим дружкам, сидевшим вокруг стола. Они все ему нравились, даже Спайк был не так уж плох. Если он не хочет продвигаться, то это его дело. Похоже, Спайку подойдет всю жизнь проторчать в Шотландии; никаких устремлений, кроме того, чтобы тратить свою большую зарплату на выпивку и таких же убогих лошадей. Он чувствовал, как между ними росла стена, начиная с того момента, как Боб переехал в Форд Хаузез, и, возможно, причина была не только в расстоянии, которое их разделяло. Он вспомнил, как Спайк сказал ему: «Зачем такому парню, как я, заводить себе чертов дом, когда Совет мне и так жилье задешево сдает. От жизни нужно получать только радость!»
И вот как Спайк понимал свою радость — хлестать «Бэнкс» без удержу. По субботам ходил в банк Молинье, а потом к букмекерам. И так он и жил, ничего не меняя. Боб же гордился тем, что хоть и был рабочим человеком, но рабочим квалифицированным. Он хотел дать своей семье все самое лучшее.
Его семья. Вот и первенец на подходе. Эта мысль согревала его, как и рюмка рома, которую он выпил вслед за пивом.
— Еще по одной, Боб? — подначивает его Спайк.
— Не знаю уж. Сегодня пойду в больницу. Сказали, что можно ждать в любой момент.
— Глу-упости! Первенцы не торопятся, любой тебе подтвердит! — прокричал Спайк, а Тони и Клем застучали в знак одобрения пустыми кружками по столу.
Но Боб все-таки встал из-за стола и вышел из бара. Он знал, что его будут обсуждать, и знал, что о нем скажут, — что он превратился в слабака, что не хотел выпить с ребятами как следует, но ему было наплевать. Ему хотелось увидеться с Мэри.
На улице шел дождь — тоскливая, мелкая морось. Еще было довольно рано, но уже по-зимнему темно, и Боб поднял воротник плаща, спасаясь от пронзительного ветра. Он заметил подходящий автобус Мидланд Рэд, автобус проехал совсем близко, но не остановился, несмотря на его вытянутую руку. В автобусе почти никого не было, Боб стоял на остановке, а он все равно проехал мимо. Эта идиотская несправедливость поразила и одновременно разозлила Боба.
— Сука Мидланд Рэд! — прокричал он вслед удаляющимся, будто дразнившим его, огням задних фар. Тяжело ступая, Боб поплелся пешком.
Еще на подходе к больнице ему почудилось, Что что-то не так. Это было как вспышка, мимолетное чувство, будто случилось что-то нехорошее. «Наверное, так кажется каждому будущему отцу», — подумалось Бобу. Но он вдруг снова ощутил явное беспокойство.
Что — то было не так. Но что? На дворе двадцатый век. В наши дни ничего плохого не случается. К тому же мы ведь в Британии.
Дух его перехватило, когда Боб увидел, как жена, лежащая в постели, рыдала, несмотря на сильные обезболивающие. Она выглядела ужасно.
33 
