Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
87 
Они заходили в школы послушать учителей.
Наконец остановились на грязной площади. Клеопатра попила воды из общественного колодца, из общей кружки.
– Вкус точно такой же, – сказала она с задорной улыбкой.
Он помнит, как кружка упала в глубокую холодную воду. Звук эхом прокатился по каменным стенам колодца. Он помнит стук молотов, доносившийся с пристани, видит узкую улочку, а справа вдали – мачты кораблей, похожие на лес без листьев.
«Чего ты хочешь от меня, Рамзес?» – спросила она.
«Чтобы ты стала мудрой царицей Египта. Я уже говорил это тебе».
Клеопатра взяла его за руку и заставила взглянуть на себя.
«Ты хочешь большего. Ты готовишь меня для чего-то более важного».
«Нет», – возразил он, но это была ложь, он впервые солгал ей. Боль усилилась, стала нестерпимой. Я одинок, моя возлюбленная. Я одинок среди смертных. Но этого он ей не сказал. Он стоял и думал о том, что он, бессмертный, не сможет жить без нее.
А что было потом? Еще один вечер любви, возле моря, которое постепенно превращалось из лазоревого в серебристое и наконец, когда взошла полная луна, стало черным. И окружавшая их позолоченная мебель, висячие лампы и аромат благовоний, и где-то в алькове, в отдалении, мальчик, играющий на арфе и поющий печальную песню на древнем египетском языке, слов которой сам певец не понимал. Зато их понимал Рамзес.
Воспоминание за воспоминанием. Его дворец в Тебесе. Тогда он еще был смертным, как все, и боялся смерти, и боялся унижений. Тогда у него был гарем из ста жен, который казался ему обузой.
«Сколько любовников было у тебя с тех пор, как я уехал?» – спросил он Клеопатру.
«О, было много-много мужчин, – ответила она низким, почти мужским голосом. – Но ни один из них не был любовником».
Любовники будут. Будет Юлий Цезарь, а потом еще один, из-за которого она забудет все, чему Рамзес ее учил. «Ради Египта!» – рыдала она. Но просила она не ради Египта. Потому что Египтом тогда была Клеопатра. А Клеопатра жила ради Антония…
Светлело. Туман над морем начал рассеиваться, теперь он видел мерцающую темно-голубую гладь воды. Высоко наверху появилось бледное солнце. И царь тут же ощутил его воздействие. Все тело наполнилось свежей энергией.
Его сигара давно потухла. Он бросил ее за борт, вынул золотой портсигар и достал новую.
За спиной простучали по железной обшивке палубы чьи-то шаги.
– Осталось всего несколько часов, сир. К его сигаре поднесли зажженную спичку.
– Да, мой друг. – Рамзес затянулся. – Плавание на этом корабле было похоже на сон. Что же нам делать с этими двумя, которые знают мой секрет, – с юным негодяем и престарелым философом? Чья осведомленность представляет наибольшую угрозу?
– Разве философы так опасны, сир?
– Граф Рутерфорд верит в сверхъестественное, Самир. И он не трус. Он хочет узнать секрет вечной жизни. Он понимает, что это значит, Самир.
Ответа не было. Лицо Самира было по-прежнему печально.
– Открою тебе еще один секрет, друг мой, – сказал царь. – Мне кажется, я полюбил этого человека.
– Я заметил, сир.
– Он интересный человек, – сказал Рамзес и, к своему удивлению, услышал, как дрогнул его голос. Ему трудно было продолжать, но он все же сказал то, что хотел сказать: – Мне нравится беседовать с ним.
Хэнкок сидел за столом в своем кабинете в музее, глядя на инспектора Трента из Скотленд-Ярда.
– Ну что ж, вижу, у нас нет другого выхода. Попросим у прокурора ордер, войдем в дом и осмотрим коллекцию. Разумеется, если все на месте, если ни одна монета не исчезла…
– Сэр, учитывая, что две уже находятся у нас, вряд ли можно на это надеяться…
Часть вторая
1
Колониальный отель был похож на гигантский розовый торт – с мавританскими арками, мозаичными полами, лакированными ширмами и плетеными креслами, с широкими верандами, которые спускались к сверкающему на солнце песку и голубой глади Средиземного моря.
В огромном вестибюле и других общих залах роились одетые в белое американцы и европейцы. В одном из открытых баров оркестр играл венскую музыку. В другом юный американский пианист наяривал регтайм. Обитые латунью кабины лифтов, расположенные прямо напротив огромной изогнутой лестницы, казалось, находились в непрерывном движении.
Конечно, если бы Рамзес увидел подобное здание в каком-то другом городе, он не был бы так изумлен. Эллиот заметил, в какое состояние тот пришел в первый час пребывания в Александрии.
87 
