Последние отзывы

  125  

Оставаясь в башне наедине с собой, Мондауген перенес несколько дюжин нашествий сфериков, и они сослужили единственным связующим звеном с временем, продолжавшим течь за пределами усадьбы. Он задремал и проснулся от звука взрывов с востока. Когда, наконец, Мондауген решил выяснить в чем дело и через окно с витражом вылез на крышу, все уже были там. За оврагом разыгралось настоящее сражение. Они стояли так высоко, что могли наблюдать панораму происходящего, словно устроенного для их увеселения. Среди валунов укрылась горстка бонделей — мужчины, женщины, дети и с ними несколько тощих коз. Осторожно ступая по пологой крыше, Хедвиг подошла к Мондаугену и взяла его за руку. "Как интересно!" — прошептала она. Он никогда не видел ее глаза такими огромными. У нее на запястьях и щиколотках спеклась кровь. В лучах заходящего солнца тела бонделей приобрели оранжевый оттенок. В вечернем небе плыли тонкие прозрачные клочки перистых облаков. Но вскоре солнце сделало их ослепительно белыми.

Вокруг бонделей неровным, постепенно сжимавшимся кольцом расположились белые, в основном добровольцы, за исключением группы офицеров и унтер-офицеров из Союза. Они обменивались одиночными выстрелами с туземцами, у которых на всех было с полдюжины карабинов. Вне всяких сомнений там, внизу, звучали голоса, отдававшие команды, испускавшие крики торжества и боли, но до крыши доносился лишь едва различимый треск выстрелов. Рядом лежал выжженный участок с серыми пятнами превращенных в пыль камней, усыпанный телами и частями тел, некогда принадлежавших бонделям.

— Бомбы, — пояснил Фоппль. — Они-то нас и разбудили. — Кто-то вернулся снизу с вином, стаканами и сигаретами. Аккордеонист принес свой инструмент, но, сыграв несколько тактов, остановился: зрители на крыше не хотели упустить ни одного полагавшегося им звука смерти. Они стояли, подавшись вперед в направлении битвы — шейные связки напряжены, глаза опухли от сна, волосы взлохмачены и усыпаны перхотью, пальцы с грязными ногтями вцепились, словно когти, в красные от солнца ножки бокалов; губы, почерневшие от вчерашнего вина, никотина и крови, обнажают покрытые камнем зубы, настоящий цвет которых проглядывает только из трещин. Стареющие женщины переминались с ноги на ногу, на изрытых порами щеках пятнами лежала вчерашняя косметика.

Над горизонтом со стороны Союза показались два биплана. Они летели низко и лениво, будто отбившиеся от стаи птицы. "Вот откуда бомбы," объявил Фоппль компании. Он пришел в такое возбуждение, что пролил вино. Мондауген смотрел, как оно двумя струйками течет к краю крыши. Это напомнило ему первое утро у Фоппля и два кровавых следа (когда он стал называть это кровью?) во дворике. Поодаль от них на крышу опустился коршун и принялся тыкать клювом в вино. Вскоре он снова взлетел. Когда же он стал называть это кровью?

Самолеты не приблизились ни на йоту — казалось, они зависли в небе. Солнце ползло вниз. Облака истончились, засветились красным; казалось, все небо от края до края было перетянуто ими, как ажурными и блестящими лентами, а не будь их, рассыпалось бы на части. Внезапно один из бонделей взбесился потрясая копьем, он выпрямился и побежал к ближайшему участку оцепления. Белые сгрудились там плотной группой и обрушили на него шквал выстрелов, которым вторили выстрелы пробок на фопплевской крыше. Он упал, не добежав совсем чуть-чуть.

Теперь стал слышен шум моторов — то затихающий, то нарастающий рык. Самолеты неуклюже ринулись в пике на позицию бондельшварцев. Внезапно солнце осветило шесть сброшенных с самолетов предметов, превратив их в шесть капель оранжевого огня. Казалось, они падают целую вечность. Но вот два взяли в вилку валуны, два упали среди бонделей, и два — туда, где валялись трупы. Расцвели шесть — а то и больше — взрывов, взметнув в почти черное, с алым покрывалом облаков небо каскады земли, камня и плоти. Пару секунд спустя громкие кашляющие звуки взрывов, слившись, достигли крыши. Как зааплодировали наблюдавшие! Оцепление стало быстро продвигаться через неплотную пелену дыма, убивая оказывавших сопротивление и раненых, посылая пулю за пулей в трупы, в женщин и детей, и даже в единственную уцелевшую козу. Затем крещендо пробочных выстрелов внезапно оборвалось, и наступила ночь. Зрители спустились вниз, дабы предаться празднованию — более буйному, чем обычно.

Началась ли новая фаза осадного праздника с вторжением тех сумерек в текущем 1922 году, или перемена произошла внутри Мондаугена: изменился состав отсеиваемых зрелищ и звуков, которые он не считал нужным замечать? Нельзя рассказать, да и некому. Какова бы ни была причина — выздоровление или просто невыносимое желание выбраться из герметичного пространства — у него появились первые спазмы в лимфатических узлах, в один прекрасный момент переросшие в поругание моральных принципов. По крайней мере, ему пришлось столкнуться с редким для него Achphenomenon — открытием, что его вуайеризм вызван исключительно увиденными событиями и не является ни результатом преднамеренного выбора, ни потребностью души.

  125