142 
Он снова жаждал действия. Шел и представлял себе, как ворвется в кабинет Гукана, что скажет ему. А если там посетители? Скажет и при них! Пускай знают. Скандал? Пусть вызовут милицию.
Но весь этот его запал, сумятица мыслей не мешали любоваться окружающим. Даже наоборот, как бы обостряли ощущение прекрасного.
Как-то он пошутил, что нигде нет столько красивых женщин, как в их городе. Ярош и Валя посмеялись, а Галина Адамовна согласилась с ним. Может быть, потому, что сама она хороша, а может быть, чтоб еще раз напомнить мужу, сколько соблазнов на его пути, пусть остерегается!
Теперь, вглядываясь в женские лица, Кирилл Васильевич пришел к выводу, что его шутка соответствует действительности. Говорят, женщины, что цветы, расцветают весной. Нет, они цвели и в декабре, на пороге Нового года. Раскрасневшиеся, торопливые, мило озабоченные, они, казалось, заполнили весь город. На нейтральной улице, возле универмага, не пробиться.
«В этом городе смешалась кровь наций, славных своими красавицами — белорусской, русской, украинской, польской», — Шикович обрадовался вдруг найденному объяснению.
И вдруг он поймал себя на том, что перестал думать о Гукане. Утихло возмущение. Ослабло желание ворваться в его кабинет и бросить ему в лицо гневные слова. Зачем? Не даст ли это Гукану козыря в руки? Подымется шум вокруг скандала и отвлечет внимание от главного. Нет, дело надо доводить до конца спокойно и рассудительно. Еще через минуту Кирилл почувствовал, что, помимо всех доводов разума, ему просто не хочется встречаться с этим человеком, видеть его. Мерзко. Теперь Гукан для него — что труп врага. С живым врагом хочется сойтись, чтоб помериться силами. С мертвым — кому охота? Тем более что он, Шикович, не злораден, не «кровожаден». Ему даже все равно, что будет с Гуканом: дадут ли ему выговор, понизят в должности, пошлют ли на пенсию. Главное, что восторжествовала правда. Теперь уж ничто — ни хитрость, ни заслуги, военные и мирного времени — не поможет ему вывернуться, сохранить позу героя. Правда, как бы глубоко ее ни закопать, в каких омутах ни топить, в каких архивах ни прятать, все равно всплывет, вырвется на волю и явится людям в своей первородной красе.
«Так-то, Семен Гукан».
Не доходя квартала до горисполкома, Шикович постоял на углу, поглядел на прохожих и двинулся в другую сторону — в горком партии.
33
Галина Адамовна сразу догадалась, что муж нарушил данное ей обещание, снова виделся с Зосей. И вновь утаил, не признался. Почему?
Это еще больше возмутило и обидело ее. Но она смолчала, хотя все в ней кипело от гнева.
Боялась ссоры, разрыва, заставила себя молчать. Ради детей. Враждебность дочки испугала ее. Еще больше взволновала замкнутость и отчужденность Вити, ее любимца. Ради спокойствия детей она готова на любые муки, душевные и физические.
Внешне все в доме было как будто благополучно.
Вместе завтракали, вместе уходили на работу. К обеду Антон не всегда приходил — задерживался иногда в клинике, на консультациях. Но каждый раз, аккуратнее, чем прежде, звонил и сообщал, где он. Вместе ужинали, всей семьей смотрели телевизор или, оставив детей дома, ходили в кино, в гости. Были и минуты ночной близости. Но Галине Адамовне казалось, что муж совсем не тот, что раньше, не так ласков. От этого она мучилась еще больше, ревность душила ее, как страшная болезнь. Однако она держалась и даже стала гордиться своим подвижничеством. Постепенно входила в роль мученицы — отвратительную, уродливую роль, которая калечит душу.
Взрыв произошел внезапно.
Как-то вечером за чаем Антон Кузьмич сказал спокойно, раздумчиво:
— Знаешь, Галка, надоело мне возиться с этой дачей. Опять требуют, чтоб мы ее убрали. А куда? Если б уговорить Кирилла, я с легким сердцем передал бы ее нашему профсоюзу под пионерский лагерь. Я говорил уже в обкоме. Они могут выплатить нам некоторую сумму. Правда, меньшую, чем мы затратили. Но какое это имеет значение! Валя готова согласиться, а Кирилл уперся…
Витя и Наташа увидели, как побледнела мать, прикусила губу и лицо ее стало некрасивым.
— Да, у Кирилла семья, дети… И он думает о них, — начала она тихо, но тут же сорвалась, закричала: — А у тебя нет семьи, нет детей! Тебе ничего не нужно!.. Ты все готов раздать! Чтобы выставить себя…
— Мама! — попробовала остановить ее Наташа.
— Молчи! — крикнула она дочери и выскочила из-за стола, раскрасневшаяся, взбешенная. Бросила мужу: — Не-думай, что я дура! Я все знаю! Только из-за них, — она показала пальцем на детей, — я молчу и терплю!..
142 
