144 
Наташка стояла, прислонившись плечом к косяку двери, и так же серьезно следила за их работой. Долго следила.
— Ты чего молчишь, Наташка? — спроеил Тарас.
— У нее голос ломается, — отозвался Витя.
— А у тебя мозги…
— Ну-иу, опять поссоритесь.
Нет, ссориться не хотелось. Последнее время они жили на диво дружно. И сейчас Витя готов был извиниться перед Наташей, если эта, невинная на его взгляд, шутка обидела ее. Мальчик сам удивлялся: никогда раньше он не чувствовал к сестре такой нежности, такого желания защитить ее.
Наташа вдруг осторожно, без стука плотно закрыла дверь.
— Тарас! Ты умный. Помири их…
— Кого?
— Маму и папу,
— На-атка! — с укором протянул Витя, словно она открывала великую тайну чужому,
— А я не могу так больше. Не могу! — Голос девочки задрожал.
Занятый своими делами и переживаниями, Тарас особенно не задумывался над тем, как воспринимают ребята разлад между родителями. Неожиданные Наташины слова взволновали его. Он встал с табурета, поставил лыжи в угол, подошел к сестре. Она смотрела ему в лицо с надеждой, в глазах слезы,
— Так нельзя жить!..
— На-атка! — снова остановил ее брат. Она не огрызнулась, сказала мягко, как старшая:
— Ты бесхарактерный, Витя. В кого ты такой удался? А я не могу…
— Я их помирю, — убежденно сказал Тарас и сам поверил, что сумеет сделать это, хотя хорошо помнил, чем кончилась первая попытка поговорить с матерью.
Галина Адамовна была дома. В спальне. Тарас постучал. Она, должно быть, лежала и, наверное, плакала. Когда Тарас, получив разрешение, вошел, она стояла перед трюмо и протирала глаза, словно только что проснулась. Она увидела его в зеркале, но не обернулась. Он растерянно остановился возле кровати. Боялся, что она опять недвусмысленно попросит его не совать нос куда не надо.
— Галина Адамовна, я все-таки хочу поговорить с вами. Серьезно. Выслушайте меня.
Она отвела покрасневшие глаза от зеркала, повернулась:
— Тарас! С тех пор как я увидела, что ты уже не ребенок, я не вмешиваюсь в твои дела. — Она сказала, собственно, то же, что и в первый раз, но совсем по-иному, без злобы, раздражения, измученным голосом и даже улыбалась так, словно просила прощения. Он понял, что теперь она рада была бы, если б кто-нибудь вмешался.
— Я люблю вас, мама, — слово это вырвалось как-то само собой, от жалости к ней. Галина Адамовна подняла на него глаза, они заблестели слезами. — И отца люблю. Вы для меня самые дорогие люди.
— Не надо, Тарас, — тяжело вздохнула она. — Ты — это одно, а наши отношения с Антоном — другое.
— Ваши отношения — это какая-то нелепость. Вы поверили сплетне. Отец мне говорил… Послушайте меня, мама. Казкдый день я бываю там… Я люблю Машу. После Нового года мы поженимся.
— Правда? — в глазах ее мелькнуло любопытство.
— А Софья Степановна, разве она на это способна? Подумайте, сколько она пережила!
Галина Адамовна закрыла лицо руками и замотала головой.
— Ты всего не знаешь, Тарас. Ты главного не знаешь. Да, она много пережила. Тем более… Но дело не в ней… В нем… Зачем он скрывает, обманывает? Почему? Что я, такая уж глупая, подлая? Скажи, была я когда-нибудь скупой? Они подружились в подполье, ему хотелось помочь ей. Пожалуйста. Неужели я не поняла бы, если бы все сделать по-человечески? Теперь он попрекает, что я не понимаю его, всегда бог знает что думаю о нем… А что он думает обо мне, если тишком… С этими деньгами… — Лицо ее передернулось. — Кем же он меня считает? Это не оскорбление? — выкрикнула она. — Он чувствует, когда оскорбляют его. А сам!.. Я терпела все, я стерпела бы и это, если б по-человечески. Я уже было смирилась. А он не переставал лгать, таиться… Ты не знаешь главного. Он изменял мне всегда! Всю нашу жизнь. Обманывал, лгал!..
— Неправда! — не сдержавшись, решительно запротестовал Тарас.
Она отняла руки от лица, сухими горячими глазами посмотрела на него, скорбно покачала головой.
— Да кто мне поверит? Мне не верит даже Валя Шикович, женщина. Он мудрый, великий, добрый. Он всех заворожил. Тебя, Наташу… друзей. О-о, доктор Ярош! Светило! А что его жена? Бездарный зубной врач, мещанка. Кому теперь дело до того, что свою молодость, здоровье я отдала ему, тебе, детям?..
Последние слова Галина Адамовна произнесла со злобой, и Тарас смутился: она как бы бросила упрек и ему. Должно быть, она сама это поняла, потому что переменила тон.
144 
