очень нудно 
55 
В Серых Горах находился монастырь Кадерцит, принадлежавший Ордену Шерахт. Квилан удалился туда сразу же после выписки из госпиталя и всецело отдался скорби. Впрочем, он вышел из армии не в отставку, а в продолжительный отпуск, что и дало ему возможность сразу получить высокий монашеский сан. К тому же у него оставалась возможность в любой момент снова восстановиться в армии, получить действительную почетную отставку, а заодно и хороший пенсион.
Квилан имел целую кучу наград. Что-то он получил за службу в армии вообще, что-то за участие в сражениях с оружием в руках, или за то, что, принадлежа к Данным, мог запросто избежать боевых действий в первой линии, но даже не попытался воспользоваться этим правом. Наградили его также за ранение (плюс ленточка за особую его тяжесть) и за выполнение специальной миссии. Имелись и общие награды, которые давали всем, когда стало ясно, что война – дело рук не враждующих каст, а Цивилизации. Солдаты называли эту медаль «Не наша вина». Квилан держал все свои медали в маленькой коробочке в сундуке, в своей келье, вместе с вещами, принадлежавшими Уороси.
Монастырь, в котором обосновался Квилан, располагался на скалистом выступе высокой горы. В монастыре имелся небольшой садик, раскинувшийся прямо по берегу шумно струящегося вниз потока и сверху едва заметный среди валунов, снега и льда возвышающегося горного кряжа. За садиком, прямо по изящному старинному мосту, имеющему трехтысячелетнюю историю, шла дорога из Оукона на центральное плато.
Во время войны отряд солдат Невидимых, уже убивших немало своих бывших хозяев в других монастырях вверх по этой дороге, захватил Кадрацит и взял в плен половину монахов – в основном не успевших убежать стариков. Солдаты швырнули их с моста в ледяную стремнину. Не все монахи умерли сразу, и еще сутки из реки доносились стоны барахтающихся в холодной воде. Все стихло только к рассвету. Спустя два дня отряд лоялистов отбил монастырь и долго пытал Невидимых, прежде чем сжечь их живьем.
Опять все та же история: ужаса, ненависти и горя, которые царили тогда повсюду. Война длилась всего пятьдесят дней. Многие войны на планете, даже можно сказать, большая их часть, за это время едва-едва начинали мобилизацию, определяя территории и направления для ударов. Войны же в космосе, теоретически требующие нескольких минут или даже секунд, тоже затягивались на годы, а порой и века, и требовалось несколько поколений, чтобы стороны пришли к какому-нибудь завершению. И все это базировалось, в основном, на высоких технологиях вовлеченных в конфликт цивилизаций.
Кастовая война оказалась совсем иной войной – гражданской, поскольку в нее втянулось все общество. Это объясняло ярость и бескомпромиссность всех, даже самых мелких стычек, разжигало ненависть не только к военным, но и к гражданским лицам. Первая волна убийств накатила столь быстро, что люди даже не успели ничего толком понять; дворянские семьи поголовно вырезались простыми ножами прямо в постелях, толком даже не осознавая, что происходит. Преданных им слуг травили газами в их запертых комнатах, пассажиров и шоферов, капитанов судов, пилотов самолетов или космических кораблей просто расстреливали, без всяких церемоний; граждане были неумолимы.
Сам по себе Кадарцит избежал всех ужасов войны, даже несмотря на короткое время оккупации; были разграблены лишь некоторые комнаты, похищено несколько икон и сожжено или осквернено несколько священных писаний. Сами же постройки монастыря не понесли ощутимых потерь остались почти нетронутыми.
Келья Квилана находилась в глубине монастырского здания, расположенного на третьем внутреннем дворе, и выходила на каменистую дорогу, ведущую в темно-зеленые дебри маленького монастырского садика, где все больше желтели листья у дерева вздохов. Внутреннее убранство кельи состояло из тюфяка, брошенного на каменном полу, маленького сундучка с личными вещами, стула, уродливого деревянного стола и умывальника.
Кроме чтения и письма, никаких связей с внешним миром монастырь не имел. Для первого имелось немало рукописей и палимпсестов, а для последнего, для тех, кто не умел разбирать запутанные строки древних листов, существовали бумага, чернила и перья.
Разговаривать в келье было строжайше запрещено; запрещение это распространялось даже на беседы вслух с самим собой и на ночные крики во сне. За эти проступки следовало суровое церковное покаяние и возложение дополнительных обязанностей по хозяйству. Квилану снились страшные сны, которые начались еще в госпитале Лапендейла, и он часто просыпался посреди ночи в холодном поту и панике, но, кажется, так ни разу и не вскрикнул. Он проверял это по соседям в кельях, никто из них действительно ничего ни разу не слышал. А он верил своим соседям.
55 
