24 
Далеко впереди фигурка остановилась и поглядела назад.
Джим и Вилл юркнули под дерево и подождали, пока фигурка не побежала опять.
«Оно, — думал Вилл. — Нет, почему „оно“? Это же мальчик, это мужчина… нет… это нечто преображенное, вот что это».
Они достигли города, пересекли его границу, и, продолжая бежать, Вилл сказал:
— Джим, не иначе на карусели были два человека, мистер Кугер и этот мальчик, и…
— Нет. Я не спускал с него глаз!
Они миновали парикмахерскую. Вилл скользнул невидящим взором по объявлению на стекле витрины. Прочел и не прочел. Запомнил и забыл. Поспешил дальше.
— Эй! Он свернул на Калпеппер-стрит! Живей!
Они обогнули угол.
— Исчез!
Яркие фонари освещали длинную пустую улицу.
Ветер гонял сухие листья по расписанным белыми «классами» тротуарам.
— Вилл, на этой улице живет мисс Фоули.
— Точно, четвертый дом, но…
Джим побрел, небрежно насвистывая, руки в карманах; Вилл последовал его примеру. Около дома мисс Фоули они посмотрели вверх.
В одном из мягко освещенных окон кто-то стоял, глядя на улицу.
Мальчик — двенадцати лет, не больше и не меньше.
— Вилл! — тихо воскликнул Джим. — Этот мальчик…
— Ее племянник?..
— Племянник — черта с два! Отвернись. Может, он умеет читать по губам. Идем не спеша. До угла и обратно. Видел его лицо? Эти глаза, Вилл! Часть человека, которая не меняется, будь то юноша или старик, шести- или шестидесятилетний! Лицо мальчика, это точно, но глаза — глаза мистера Кугера!
— Нет!
— Да!
Они остановились, и сердца их часто бились в лад.
— Продолжаем ходить.
Они снова пошли. Джим вел за собой Вилла, крепко держа его за руку.
— Ты видел глаза мистера Кугера, ну? Когда он поднял нас на руках, так что мы чуть не стукнулись головами? И ты видел мальчика, который сошел с карусели? Он скользнул взглядом по тому месту, где я прятался на дереве, — что это было! Как будто я заглянул в открытую топку! В жизни не забуду этих глаз! И вот они там теперь, в этом окне. Повернули. Теперь пошли обратно, тихо, медленно, спокойно… Мы ведь должны предупредить мисс Фоули, что скрывается в ее доме?
— Послушай, Джим, тебе чихать на мисс Фоули и на то, что находится в ее доме!
Джим ничего не ответил. Идя под руку с Виллом, он только поглядел на своего друга и подмигнул разок, прикрыл веками свои ярко-зеленые глаза и снова открыл.
И Вилл в который раз подумал, что Джим напоминает ему одного почти забытого старого пса. Каждый год этот пес, который месяцами вел себя примерно, вдруг убегал куда-то и пропадал по нескольку дней, после чего возвращался, хромая, облепленный репьем, тощий, пахнущий свалками и болотом; всласть повалявшись во всевозможных грязных корытах и на вонючем мусоре, он трусил домой с потешной ухмылкой на морде. Отец Вилла прозвал этого философа дебрей Платоном, потому что по глазам его было видно, что он постиг все на свете. Возвратись, пес опять вел безупречную жизнь, был образцом благонравия, чтобы спустя сколько-то месяцев вновь исчезнуть, и все начиналось сначала. Шагая теперь рядом с Джимом, Вилл словно слышал, как его друг поскуливает про себя. Чувствовал, как топорщатся волоски по всему телу Джима. Видел, как настораживаются его уши, как он принюхивается к сгущающемуся мраку. Джим чуял запахи, не доступные никому другому, слышал тиканье часов, отмеряющих иное время. Даже язык его сейчас, когда они снова остановились перед домом мисс Фоули, как-то странно облизывал то нижнюю, то верхнюю губу.
Окно было пусто.
— Поднимусь на крыльцо и позвоню, — сказал Джим.
— Что — встретиться с ним лицом к лицу?
— Вот именно, Вилл. Мы ведь обязаны проверить? Пожать ему лапу, заглянуть в его ясные, или какие там, глаза, и если это он…
— Но ведь мы не можем прямо при нем предупреждать мисс Фоули?
— Мы позвоним ей потом по телефону, балда. Пошли!
Вилл вздохнул и позволил вести себя вверх по ступенькам, желая и не желая убедиться, точно ли в мальчике в этом доме кроется мистер Кугер, которого выдадут искры в его глазах.
Джим нажал кнопку звонка.
— Что, если откроет он? — тревожно осведомился Вилл. — Господи, мне так страшно, что я готов пуститься наутек. Джим, а ты почему не боишься, скажи!
Джим посмотрел на свои руки, они не дрожали.
— Черт возьми, — выдохнул он. — Ты прав! Я не боюсь!
24 
