8 
Одну секунду она осознавала это. Можно было чувствовать, что у нее разрывается сердце.
— Не смей шутить со мной, Роман, — неуверенно произнесла она.
— Я не шучу.
— Ты думаешь, мы его найдем?
— Да, мы его найдем.
— Но где он?
— Кто-то забрал его Кто-то увидел его на крыльце и забрал.
— Ты думаешь?…
— Да!
— Ты думаешь, если они забрали его, то забрали, чтобы защитить?
— Да.
— Значит, они будут добры к нему?
— Я в этом уверен.
— Но люди делают такие плохие вещи, Роман.
— Не все люди.
Она стояла, держа ладонь чашечкой под сигаретой, чтобы пепел не упал на ковер.
— Это правда. Не все люди плохие. — Она подумала, потом сказала: — Но, если они не плохие люди, почему они не вернут его?
— Они не знают нас.
— Разве они не видят, как мы страдаем?
— Может быть, они не смотрят.
— Правильно, — сказала она. — Может быть, они не смотрят. — Потом она пошла наверх, все еще держа руку под сигаретой.
В ту ночь мне снова приснилась мама. Мы шли с ней по главной улице мокрого карибского городка. День. Должно быть, было время ленча, улицы были полны, мужчины кружили вокруг в белых рубашках и брюках, мальчишки продавали сигары, выстиранное белье свисало с балконов над головой. На маме была мягкая шляпка, которая шла ей, и солнечные очки. Загорелая, как всегда.
— Ты видишь белое здание? — сказала она. — Там живет Эрнест Хемингуэй.
— Правда?
— Ты удивлен.
Я сказал:
— Я ожидал чего-нибудь более продуманного.
— Это очень простое место, — сказала она, как бы подтверждая реальность. — Белая комната с белыми стенами, смотрит на гавань. Хочешь зайти?
Я колебался.
— Может быть, он работает.
— Он привык, что к нему приходят люди. — Она посмотрела на меня с прохладцей. — Ты не очень любопытный парень, да, Роман?
— Я здесь не для этого, мама.
— Нет?
Я сказал:
— Есть кое-что, что я хочу спросить у тебя.
— Угу.
— Есть ли в городе кто-то новый?
— Конечно.
— Кто-нибудь, кого я знаю?
— Ты слишком осторожен, дорогой мой, — сказала она. — Это тебе не идет. — Она остановилась под красным тентом бара и заглянула внутрь. Коренастый мужчина в белой рубашке без рукавов открывал бар, расставляя столы и стулья.
Я сказал:
— Мама, можешь ты послушать меня секундочку?
— Я слушаю. Слушаю.
Я сказал:
— Я ищу свою старую подружку. Короткие волосы. Не очень высокая.
— Как ее зовут?
— Клэр Инглиш, — сказал я.
— Твоему отцу тоже нравились невысокие женщины. Иногда я думала, что ему следовало жениться на кукле.
— Она здесь?
— Она вызвала некоторую суматоху, когда сошла с автобуса. Всё мужчины. Но у меня нет ни малейшего представления, где она остановилась.
— Но ты уверена, что она здесь?
— Да, хотя я с ней еще не встречалась, если ты это имеешь в виду. — Она обмахнулась рукой, словно веером. Помахала низенькому человеку на другой стороне улицы. — Только не говори мне, что ты забыл, кто это, — сказала она.
— Кто?
— Это — Джерри Маллоу.
— Он отлично выглядит.
— Здесь можно делать все, что угодно, Роман. Вопрос только в том, чтобы вовремя перестать задавать вопросы. — Она снова заглянула в тень бара. — Давай зайдем на минутку, Роман. Что-то у меня слабость. И так приятно посидеть, пока не началась музыка. После этого, господи боже, ты едва можешь услышать собственные мысли.
— Кто-нибудь еще был в автобусе?
— Что? — Она была уже на пути в бар.
— Еще кто-нибудь был в автобусе вместе с Клэр Инглиш?
— Они не приезжают на автобусе, милый. Эти дни давно прошли.
— Но подожди, мама, подожди еще немножко.
— Нет, дорогой, я просто не смогу больше вынести ни секунды этой жары.
Я проснулся на кушетке; было четыре часа утра. Я чувствовал запах сигарет наверху. Слышались шаги, словно М. потеряла что-то и не могла найти. Я снова уснул со страстным желанием вернуться в мой сон. И я вернулся. Это было словно продолжилось кино, после того как поменяли катушку.
Теперь в карибском городке была ночь; из баров лилась музыка. Я увидел маму, идущую по узкой, мощенной булыжником улочке в компании людей, которых я знал с детства, — доктор Фрум, наш дантист, Глория Стайлз, Джонни Бест, краснощекий мальчишка, который жил через улицу от нас и совершил самоубийство.
8 
