5

Бошан подвез его на фиакре. В экипаже они о чем-то говорили. Кажется, о политике. И о женщинах. Газетчик вдруг хлопнул себя по лбу:

– Совсем забыл! У меня для вас есть книга! Господин Тьер передал...

В книге лежала записка от гномика:

«Если хочешь, возвращайся к себе. Засады нет. Тебя не ищут. Почему – не знаю. Ним – дырявая бочка, дуракам везет...»

Дальше разговор не клеился. Фиакр свернул к Ситэ. Шевалье распрощался и вышел, желая пройтись. Домой, домой, прочь от опротивевшего особняка Де Клер! Хотелось собраться с мыслями в привычной обстановке, не чувствуя себя обязанным госпоже Вальдек. Увы, мысли собираться решительно не желали. Разбегались тараканами, прятались в щелях рассудка. Самые наглые принимали вид мудреных уравнений, дразнясь множеством переменных, – и никак не решались.

Ни в радикалах, ни иным способом.

Комната, знакомая до мелочей, плыла перед глазами. Он отыскал початую бутылку анжуйского, плеснул вина в бокал, выпил залпом. Во рту остался вялый, слегка терпкий привкус. Проклятье! Он видел смерть друга! – роковой выстрел. И видел стрелявшего: желтозубого Огюста Шевалье! Стрелок и цель в одном лице... В двух? в трех лицах?!

«...И убийца не раз являлся ей в снах!..»

Он сходит с ума. На кладбище с ним уже случилось помутнение рассудка: болтун-ангел, феи, колокольчики... И вот – опять. Он болен. Ему нужен врач. «Ну да, конечно, – издевательски шепнул вкрадчивый голос. – Врач отправит тебя в Биссетр. Тебя запрут в палате с решетками на окнах и станут лечить. Возьмут стальную пилку...»

– Заткнись!

«Будем рассуждать логически. Допустим, я и впрямь был у пруда Гласьер в день дуэли. В приступе помешательства я застрелил Эвариста Галуа. Ха-ха. Просто допустим. Чисто теоретически. Тогда из моей памяти должно выпасть все утро 30 мая. Часов пять, не меньше. Добрался в Жантийи, сделал свое черное дело, вернулся...»

Он хорошо помнил тот злополучный день. Ночью разгружали баржу с зерном. Мешки были тяжелые, пыльные. Некоторые прохудились; зерно с шелестом сыпалось на шаткие мостки, хрустело под ногами. Когда закончили – он получил оговоренную плату. Долго вытряхивал рубаху. Ополоснулся в лохани – Гастон, не скупясь, лил воду из кувшина. Отправился домой. Завалился спать. Проснулся поздно. Позавтракал. И отправился в Университет.

Все.

Вторая половина дня интереса не представляла. Дуэль – вернее, убийство – случилась утром. Он не мог оказаться у пруда! Видение лгало.

«А ты уверен, что все утро мирно спал? Знаешь, что такое сомнамбулизм?»

Огюст Шевалье знал, что такое сомнамбулизм. Но он никогда им не страдал. И разве способен лунатик средь бела дня целенаправленно пересечь полгорода, застрелить человека и вернуться домой?

«Все однажды случается впервые...»

«Но я понятия не имел о назначенной дуэли! За каким чертом, даже будучи сомнамбулой, я бы поперся в Жантийи с пистолетом за поясом?! Неувязочка!»

Он хрипло рассмеялся и плеснул себе еще вина. Если убийца не ты, братец, и не Дюшатле, и не д’Эрбен– виль – то кто же?! Заказчика мы знаем благодаря откровенности Эминента. А исполнитель? Что же скрывалось в записях бедняги Галуа, если его так старались загнать в могилу?

Бумаги!

Лишь сейчас Шевалье осознал, что тянуло его домой, не давая покоя. Бред позволил молодому человеку на миг ощутить себя Эваристом Галуа. И теперь мертвый друг настойчиво толкал его к письменному столу, к портфелю с пачкой разлохмаченных листков. Смелее, Огюст! У тебя получится.

А я помогу...

Нет, это он уже читал. Дальше!

Шевалье лихорадочно шуршал страницами, отыскивая место, до которого сумел продраться, едва не вывихнув себе мозги. Или все-таки вывихнул? Бред, видения... Вскоре он обнаружил, что тупо таращится на исписанный листок. Аккуратный, с легким наклоном вправо, почерк Галуа. Такой же, как в письме, которое передал ему Эминент.

  117