26 
Старик? Мертвец?!
Что ж, Филон понял. Оборвал монолог, выпрямился, становясь прежним; сверкнул молодыми глазами. Рука указала на бутыль, скучавшую в компании бокалов.
– К сожалению, кло-де-вужо. Дрянное винцо. Извини! Зато год подходящий – 1789-й. Налей бокал. Один – пить мы не будем.
Не споря, Эрстед шагнул к столику. Пыль с бутыли радостно прильнула к руке. Филон ждал – напряженный, прямой, как натянутая струна.
– Руку с бокалом – вверх!
Железный голос на миг перекрыл развеселый гам. Кто-то взглянул с удивлением, кто-то отшатнулся. Пауза мелькнула и сгинула – «Синий Циферблат» вновь зашумел, закружился...
– Андерс Сандэ Эрстед! В последний раз я называю тебя по имени. Отныне ты для меня – не ученик, не друг и даже не соперник. Ты – враг, которому я объявляю войну. У тебя нет больше прав, кроме одного – права умереть. Но я не хочу нападать без предупреждения. Сейчас ты бросишь бокал. Время, пока он будет падать, – целиком твое. Это мой последний дар – ученику от учителя...
Волмонтович подступил ближе. Пин-эр замерла, готова лететь на зов.
– Бросай!
Андерс Сандэ Эрстед разжал пальцы.
Сколько падать бокалу? Секунду? Меньше? Не успеть ничего – ни подумать, ни оглянуться, ни подать знак друзьям. Вот кло-де-вужо, урожай года Бастилии, разлилось по мостовой – багровая струя, блеск ледяных осколков стекла.
Последний дар...
Эрстед все-таки сумел – развернулся боком к близким окнам, в одном из которых дрогнул предатель-ставень. Филон успел много больше. Шляпа-треуголка взлетела хищной птицей, мазнула по воздуху, словно огромная неряшливая кисть по холсту... Упала – прямо в винную лужу.
Желтая ночь. Шумное кафе. Разбитый бокал.
Филон исчез.
– И все? То пан есть блазень!
Князь, ожидавший иного, страшного, усмехнулся с презрением, скривил губы, готовясь пошутить. Эрстед мотнул головой, хотел возразить: «Нет, дружище, Филон – не шут. И не надейся...»
Хлоп!
Выстрел никого не испугал. Смешной хлопок среди веселого кутежа. Должно быть, гуляка от великих щедрот откупорил «Мадам Клико». Пробка – в небо, пена из черного горла. Одна бутылка, другая, третья: хлоп!.. хлоп...
– Назад! Назад...
Эрстед устоял – несмотря на пулю, перебившую кость левой руки. Но голос отказал, дрогнул. Пин-эр вихрем мчалась к двери в начале переулка. Старинный дом – окон много, вход один...
– Бах! Бах!..
Трость Волмонтовича ответила бутылке.
Ружейный дом Франкоттов по праву гордился своим детищем. Так отец-аристократ порой больше любит бойкого сына-бастарда, рожденного по любви, чем законного наследника, чахлого брюзгу, зачатого на холодном ложе. Дульнозарядная капсюльная трость-трехстволка с рукоятью в виде головы жеребца не числилась в каталогах Жозефа Франкотта. Второй такой не было во всем цивилизованном мире. Ее сделали по личному заказу Андерса Эрстеда – датчанин хотел порадовать князя в день его второго рождения.
Конкуренцию «жеребчику» могла составить лишь трость Генри Клефта, где в компании с пистолетом укрывались контейнеры с порохом и пулями, подзорная труба, чернильница, стальные перья и листы бумаги, свернутые трубочкой.
Кольцо-фиксатор, удерживающее спусковой механизм, князь сорвал, как срывают бинт, присохший к ране, – единым движением. Отлетел прочь, звеня на камнях, стальной наконечник. Тонкие стенки стволов, укрытых в трости, требовали уменьшенного заряда – иначе они грозили лопнуть и поранить стрелка. Но на малых расстояниях это было терпимо.
Две пули ушли в провал окна-бойницы.
– Пин-эр! Казимир, останови ее...
Князь не слушал. Он знал свои обязанности. Закрыть неосторожного патрона от смертоносных «пробок»; послать во врага последний гостинец...
– Бах!
Темные окуляры сброшены за миг до начала стрельбы. В глазах Волмонтовича жидким янтарем полыхает, отразившись, фонарный gaz de houille. Глаза зверя, свирепого хищника; черной пантеры в зарослях. Рот оскален, с виска течет струйка пота. Дымится в руке увесистая трость – огнедышащий, дикий «жеребец» изогнул шею...
Никто уже не веселился.
Смолкла «шарманка». Люди отбегали подальше от смерти, жались к стенам. Женщина в бархатной маске – минутой раньше она обнимала партнера по танцу – лежала на булыжнике. Кровь на плече, и на лице кровь, и на маске...
Пин-эр бежала со всех ног.
Трехэтажный дом под красной черепицей – не дворец Цяньцингун в Запретном городе. Ни тайных ходов, ни подземных лазов. Все просто и понятно. Вверх по лестнице – и налево, по коридору, до той комнаты, откуда били из духового ружья. Волмонтович – отменный стрелок, на корабле он редко давал промах по чайкам, обнаглевшим сверх всякой меры. Ночью князь особенно меток, ночь – его время...
26 
