125 
— Нет, нет, Хэл. Нет. Ты слышишь меня? Нет, нет, нет, нет, нет, нет. Окончательно — нет.
Его губы болезненно искривились. Он развернулся, как будто сонно, неуверенно, и поплыл к выходу, восклицая:
— Чем я им всем так насолил? Скажите мне! Скажите! Кто-нибудь может меня просветить, чем я им всем не угодил?
Энн сняла квартиру, Джойс переехала к ней.
Бриони и Нелл возмутились и не желали общаться с матерью и сестрой. Они объявили, что выйдут замуж за своих бой — френдов, но отец плакал, умолял не покидать его. Обе поняли наконец, каким защитным экраном служила для них мать, сколь многого они попросту не замечали. Гордость не позволяла им сразу примириться с матерью, они утверждали, что та скоро опомнится. А Саре досталась роль посредника, почтового ящика.
— Что мама сказала, когда узнала, что мы с ней больше не будем разговаривать?
— Она сказала: «Ну-ну… Но когда девочки поостынут, напомни, что у них есть номер моего телефона».
— Нахальство какое! — возмутилась Бриони.
— Так ей и передать?
— Сара, ты на чьей стороне?
Нелл, примерно через неделю:
— Ну, что они там делают?
— В смысле — чем занимаются? Мать работает, как обычно. Джойс готовит на двоих. И пытается учить испанский.
— Джойс готовит! Да она яйцо сварить не сумеет.
— Теперь готовит.
— И уверена, что со своим испанским найдет работу?
— Я только сказала, что она пытается учить испанский.
Сара не сказала, как расцвела Энн. Сколько она помнила жену своего брата, та всегда оставалась раздраженной, страдающей, изможденной. А сейчас Энн и Джойс выглядели как девушки-сестрички, вылетевшие из родительского гнезда и начинающие самостоятельную жизнь. Они охотно общались, болтали, дарили друг другу мелочи, устраивали мелкие приятные сюрпризы. И хихикали, смеялись, хохотали…
Бриони:
— А что говорит Джойс? Она хоть что-нибудь говорит? Небось по уши довольна сама собой.
— Да, верно. Она говорит, что все ее мечты сбылись.
— Вот-вот, мы так и знали!
— Что вы знали?
— Ее мечты. Джойс всегда хотела захапать мать целиком для себя одной.
— Но, Бриони, постой, погоди… Не воображаешь же ты…
— Что? — Бриони настроилась агрессивно.
— Не думаешь же ты, что Джойс и в самом деле останется дома.
— Как? Почему? А как же?
— Потому что ей снова надоест… приестся…
— Ой, что ты, тетя…
— Она опять уйдет, опять вернется… И все вернется на круги своя.
— Но это же… несправедливо, — обиделась Бриони.
Посылка с письмом от Элизабет. В письме известие, что, когда сосед ее, Джошуа Брутон, завершит бракоразводный процесс, она выйдет за него замуж. Стивен, конечно же, упоминал соседа. Она, Элизабет, знала Джошуа всю жизнь, и их земли очень удачно граничат. Она заверяла Сару, что традиция увеселений не отомрет, хотя она и не сможет отдавать этим мероприятиям столько энергии, сколько Стивен. О Норе Элизабет не упоминала. В посылке оказались картина, висевшая на стене в спальне Стивена, и фото.
Глянув на картину, Сара поняла, что не смогла даже приблизиться к пониманию его натуры, что их дружба была лишь иллюзией. Молодая женщина с вызывающей улыбкой. Белое платье модного в ту пору покроя, розовый шарф. На коленях соломенная шляпа. Женщина сидит под деревом на стуле. В духе Гейнсборо. Кто-то написал этот портрет по заказу Стивена с небольшого фото, пожелтевшего и поблекшего. На фото Жюли сидит на камне, тоже под деревом. На ней белая ночная рубашонка и белая нижняя юбка в оборочках. Руки и шея голые; Жюли босиком. Темные волосы распущены, частично прикрывают лицо. Она предлагает себя каждому, кто возьмет в руки этот снимок, предлагает себя позой, улыбкой, взглядом темных страстных глаз. Снимок ретуширован, подкрашен, хотя краски выцвели. Дерево за камнем сохранило в кроне следы зелени, у скалы красноватый бок. Ретушер знал тамошние скалы не понаслышке. На шее Жюли красное ожерелье, маленькие красные шарики… нет, не ожерелье… ленточка. Почему? Совершенно не вяжется с обликом модели, режет глаз. Как это происходило? Возможно, человек, запечатлевший ее на фото… — Поль? Реми? — сказал: «Смотри, вот оно, одно из этих новых приспособлений для фотографирования. Ты с любопытством смотришь на этот ящик. Небось, думаешь, какой-то новый музыкальный инструмент?»
А Жюли в этот момент сидела на кровати, раздеваясь или уже раздевшись, и застеснялась: «Нет-нет, только не голой!» Он предложил выйти наружу: «Я все время вспоминаю тебя в твоем лесу». Она повязала на шею красную ленточку с коробки шоколада. Шоколад могла подарить какая-нибудь из учениц… Или мастер-печатник. Или же Поль — Реми? — купил шоколад в лавке печатника. Что она говорила, обвязываясь этой ленточкой? Или что говорил Реми (Поль)? «Погоди, вот ленточка… Ты будешь с ней совсем как…» Нет, это не в характере Реми. Может быть, ретушер пририсовал и ленточку? Проявляли и печатали это соблазнительное изображение, разумеется, не в Бель-Ривьере, скорее в Марселе или Авиньоне. Если бы кто-нибудь в Бель-Ривьере такое увидел… Если же исследовать фото подробно и внимательно, с увеличительным стеклом, как это проделала Сара, включив настольную лампу, усевшись поудобнее… То все равно не разберешь, была ли ленточка на шее Жюли, либо ее пририсовали позже. Может быть, ее добавила сама Жюли. Такое представить себе легче, чем молодую красотку, сидящую на скале с красной ленточкой на шее, означающей нечто постороннее. Куклу, зарытую в лесу на Мартинике с красной ленточкой на шее, символом гильотинного ножа. Ленточка явно означала что-то нездоровое.
125 
