очень нудно 
35 
Билл продолжал баловать Сару вниманием, переходящим рамки профессионального интереса. Уже несколько раз Генри, возвращаясь к своему месту, чтобы разрыть какую-нибудь запись или просто отдохнуть, с улыбкой прогонял его, и Билл, скромно и грациозно освободив место режиссера, опускался на стул Стивена, подтянув его ближе к Саре. Без сомнения, она ему нравилась. Может быть, даже немного больше? Он смотрел на нее и тогда, когда она не замечала его взглядов. Характерных взглядов. Таких, какие она давно забыла. Билл то и дело старался к ней прикоснуться. Саре это льстило, ее это забавляло, возбуждало ее любопытство. Если заподозрить в его игре циничный расчет, то… что она могла дать ему с профессиональной точки зрения? «Зеленая птица» — не бог весть что для актера, пользующегося спросом — а он пользовался спросом, хотя Билла отнюдь не всегда приглашали на роли, которые ему нравились.
Это случилось к концу первой недели. Билл сидел рядом с Сарой, они болтали о какой-то ерунде, когда Генри вызвал его на площадку. Сара наблюдала за сценой, в которой молодые люди решились на бегство. Конечно же, им следует обняться. Билл приблизился к Молли. Сначала долгий взгляд, глаза в глаза. Затем Поль пробегает рукой по спине Жюли, от плеч к ягодицам. Поль? Нет, это Билл основательно проутюжил ладонью спину Молли от плеч до бедер и по заднице. Движение его не было игрой, оно возбуждало, было требовательным и жестким, даже жестоким. И рассчитанным. Рассчитанным на нее, на Сару. Она зарегистрировала его быстрый диагностический взгляд: ага, увидела, оценила; ага, на нее подействовало, ага, зацепило за живое. Да, на нее подействовало. Подействовало и на Молли, которая сначала оцепенела от такой бурной ласки, затем непроизвольно отпрянула, но сразу же, вспомнив о роли Жюли, ринулась к Биллу в объятия, ставшие уже профессиональными, вернувшимися в сценические рамки. Но взгляд Молли не вернулся в сценические рамки. Ею мгновенно овладела любовь, то есть, разумеется, похоть, желание; тело ее пылало, требовало, и когда они расцепились, лицо ее, повернутое к торжествующему нахалу, красноречиво в этом признавалось и отдавалось на милость победителя.
Саре очень не понравилась собственная реакция на этот эпизод. Чтобы усвоить, что это абсурд, не надо и времени тратить. Сразу ясно, что абсурд. Но, так или иначе, в выходные она этот абсурд усвоила: она все же влюбилась, самую малость, в данного молодого человека. Чтобы в этом убедиться, она времени не пожалела. Что ж, таков уж Билл Коллинз, ничего удивительного. Кое-что Сара о нем уже знала. Центром его вселенной служила мать. Отец…
— Ну… Отец… Барыга мой отец, пролаза и мудрец, — пропел Билл на мотив «Люблю мечтать», входя в амплуа кокни, в которое он впадал всякий раз, когда ему чудилась опасность.
Затем, видя, что Сара поняла больше, чем бы ему хотелось, продолжил придуриваться:
— Ну, мэм… Да, мэм… Где уж нам до вас, мэм… — Дернул длинной ногой в выцветшей джинсовой штанине, притопнул, все тело превратилось в продолжение кривляющейся физиономии.
Но на какой-то миг с Биллом что-то произошло, и в этот переходный момент Сара увидела его лет через тридцать или сорок (а может, и раньше, раз уж это будущее уже сверкнуло), изжеванного, скомканного, исчерченного морщинами.
Американка Молли, американец Генри заинтересовались типажом кокни, захлопали в ладоши, вызвали на бис. Билл не стал выламываться и исполнил сакраментальную «Она была бедна…», заставив Молли присоединяться в припеве. Парная клоунада.
Саре казалось, что молодому человеку туго пришлось в детстве — если бы ему одному! Но очень рано он обнаружил преимущества, дарованные ему внешностью и даром возбуждать симпатию. Эти дары природы помогали замаскировать, а то и устранить всякие сопливые сомнения, колебания, слабости. Пусть они все его любят!
Возможно, новая компания — скажем, в театре — приносит радость потому, что семьи, матери и отцы, жены и мужья, братья и сестры, дети и друзья с подругами остаются вне круга общения, как бы в иной жизни. Каждый представляет собой лишь резко очерченное «я». Иллюзия исчезновения пьявок, ловчих сетей, комнат кривых зеркал. Нитки, которыми нас — и их, других окружающих нас марионеток — приводят в движение, становятся невидимыми. Но вот уже какое-то время Сара видит нитки, за которые дергают двух мужчин, а ведь еще недавно они казались этакими великолепными са- мостями. И не хотелось бы эти нитки замечать, да куда же денешься! А каков Стивен! Ведь она знала его уже несколько недель, имела право назвать его другом, обменивалась с ним тайными мыслями и даже замечала, как его что-то дергает, но ниток не видела.
35 
