очень нудно 
45 
Пусть злится.
Авось, сболтнет от злости то, чего говорить не собирался.
Голову потихоньку отпускало: помог-таки настой! Вместо уходящей боли внутри черепа образовывалась гулкая пропасть, – кинь мыслишку-камешек, вовек до дна не долетит!.. но думать эта пропасть, как ни странно, не мешала.
– Не нравишься ты мне, Дуфунька, – задумчиво протянул Ермолай Прокофьич, словно и не к тебе обращаясь. – Еще с изначалу не глянулся…
– Зачем же тогда клинья подбивал? горбатого лепил?!
– Кого лепил?! Ты это по-каковски, шиш лесной?
– А сам догадайся, раз умен.
– Ты мне, Дуфунька, не дерзи! Аль не понимаешь, што я теперича всей жизнишке твоей, считай, полный хозяин? Захочу – оставлю белый свет коптить, захочу – удавить велю!
– Врешь. Хотел бы кончить – я б сейчас сковороду в пекле задом протирал. Выходит, нужен я тебе.
– Вижу, оклемался. Соображаешь, – купец довольно хлопнул себя ладонью по ляжке. – А насчет «нужен» – твоя правда. Для того сюда тебя и приволокли.
– Добром не мог, что ли? – ты осторожно ощупал голову.
Волосы на затылке запеклись от крови.
– Не мог, Дуфунька, никак не мог! – Ермолай Прокофьич доверительно перегнулся к тебе через стол; однако перегнулся с умом, так, чтобы до него самого нельзя было дотянуться. – Кто ж добром себя под петлю подводить станет? А теперь уж деваться тебе некуда, шиш лесной! Обратная дорожка заказана. Беглый ты теперь, друг ситный! Беглый и вор – коня у меня свел. Ить все знают, что ты – коний вор!
– Это какого еще коня? – недобро сощурился ты. – Да на твоих «тыгдынцев» ни один лошадник, хоть простой, хоть в законе, не позарится! Кореша засмеют потом.
– Вот ты уряднику эту байку и расскажешь. Ежели он тебя слушать захочет. А то ведь Кондратыч как увидит – сразу с левольверта и стрелит! Ты нынче в бегах, а беглого всякий стрелить должон, живьем тебя брать без надобности. А даже и не стрелит – кому урядник или пристав поверит: тебе, каторжнику, или мне?
Ты помолчал.
Только взглядом спросил: зачем?
– А штоб не трепал ты лишнего! А то еще и доносить побежишь, штоб себя-то выгородить, шиш лесной…
– Дурак ты, Ермолай Прокофьич! – в сердцах сложилось само, без отступного. – Хоть и в атаманы норовишь, а дурак чистый! Где ж видано, чтобы маг в законе стучал на кого?! За такое свои же на перо и подсадят…
– Гладко стелешь, Дуфунька! – зашипел купец: видать, крепко обидел ты его, назвав дураком; ну и пусть шипит, хуже все равно не будет, потому что хуже некуда. – Да только знаю я: у вас, мажьего семени, свои законы, и для своих писаные! Друг дружку вы, может, и не продадите, зато я – не вашей породы! Считай, закон ваш не про меня! Вот прижмут тебя, шиш лесной, в кутузке, так сразу и припомнишь: как Ермолай Прокофьич вас, ссылочных, привечал, да на санях подвозил, да водкой потчевал, а потом с Рашелькой-колодницей разговоры тайные вел, тебя отославши! А Рашельку урядник в город увез, да еще спешно! Тебя-то не тронули, ты вроде как чистенький. Да только ежели за ней, за бабой, есть грех – так и тебя на дознание потянут. Вот тут-то ты и постараешься, себя спасаючи! Небось, все припомнишь, и што было, и чего не было!..
Купец с усилием перевел дух.
Ты по-прежнему молчал. Ждал: что еще скажет. Как ты и надеялся, от злости купчина начал выкладывать карты одну за другой (чего поначалу явно делать не собирался), и расклад был нараспашку.
Говори, говори, Ермолай Прокофьич.
А мы послушаем.
– Только теперича никак такому не бывать, шиш лесной! Потому как беглый ты. Ну а я, выходит, пострадал, за доброту свою же: ссылочного приветил, поверил, думал – человеком стал. А он у меня коня свел и убег восвояси!
– Складно выходит, – согласно кивнул ты, забывшись, и шея мигом напомнила о себе болезненным хрустом. – Значит, куда ни кинь – всюду клин? И ты, Ермолай Прокофьич, не дурак, а на диво разумен и ловок? Ай, баро рай[10], ай, сладкий мой! Ладно, меня ты конем да побегом повязал, в хавиру эту упрятал. А Рашель?
– А што – Рашель? – искренне удивился купец. – Я ей и взаправду ключницей у себя быть предлагал. Да ежели б даже и не предлагал, што ж она, дура? – на себя лишку валить?! Это, брат-Дуфунька… как его… это ведь сговор выходит!
Все верно. Если есть тайный грех за Княгиней – не станет она купца приплетать. Однако до полного расклада оставалась еще одна, последняя карта.
Меченая.
– Ну и почему же людишки твои меня сразу с камнем на шее в болото не кинули?
45 
