очень нудно 
41 
А хотите – заставлю свечи пылать багрянцем заката над рекой?
Хотите – с ума сведу?! петь кочетом заставлю?!
Хотите?!
"Хочу…" – еле слышный смех.
Холод. Лютый, февральский; барачный. И через всю дрему, в силе и славе, идет он: полуполковник Джандиери, ловец, настигший дичь.
– Вы танцуете, госпожа Альтшуллер?
Тишина.
Где скрипки? где фагот? гобои где?!
Ты открываешь глаза, надеясь проснуться.
Тщетно.
* * *
– …вы не ожидали нашей встречи, милая госпожа Альтшуллер?
Он стоит перед тобой. Смуглый, широкоплечий красавец, одетый почему-то в цивильное. Толстые пальцы вертят брелок: знакомая рука из бронзы сжимает меч. Лицо господина полуполковника дышит радушием: ни дать, ни взять, встретил приятную знакомую.
И не в морге – на бульваре, летом.
Князь Джандиери берет у тебя чашку с чаем; брезгливо принюхивается.
– М-да… изрядная дрянь, однако.
Сторож с жандармом угодливо подхихикивают: да-с, дрянь, ваша бдительность, сами удивляемся – как еще пьем-с?!
– С меня обед, милая госпожа Альтшуллер! Надеюсь, вы позволите хоть этой мелочишкой искупить вашу дальнюю поездку, да еще в телеге вместо крытого экипажа! – я видел вашу… э-э-э… повозку, там, у крыльца. Сочувствую, поверьте, сочувствую всей душой.
Ты встаешь.
И смотришь, будто со стороны: твою руку, дряблую, с иссеченной порезами кожей, не спеша подносят к губам.
Как раньше.
– Я вижу, вы согласны. Только перед этим нам надо завершить маленькую формальность. Так, пустяки…
Короткий взгляд в сторону жандарма. Усач вытягивается во фрунт, толкает локтем сторожа. Миг – и тело убрано со стола, покрыто клеенкой; вот каталка дребезжит, удаляясь.
Чтобы вскоре вернуться, как возвращается расторопный официант: с новой порцией.
Тяжелое предчувствие наваливается, ледяной рукой насильника сдавливает грудь, шарит под одеждой. Старый трюк: того, кто ждет, сначала расслабь, отвлеки – разговором, ложной ошибкой, безразличием – чтобы затем даже пощечина показалась топором палача. Старый, но оттого не менее действенный трюк. Ты в углу, ты – крыса перед сворой фокстерьеров-душителей, мелкая доходяга, чьей гордости – длинный хвост да тщетный оскал…
Даже крысу не стоит загонять в угол, думаешь ты невпопад, пока сторож снимает клеенку.
Тело перед тобой страшно обезображено. Не надо иметь никаких особых талантов, чтобы понять сразу, с ослепительным ужасом: над этой женщиной глумились долго и изобретательно. Выжженные глазницы; на лбу тщательно вырезан бубновый туз – некогда кровавый, сейчас он скорее синюшный, выпячивается дешевым крапом. В полуоткрытом рту почти не осталось зубов, на правой руке всего два пальца – остальные обрублены; на левой пальцев нет вовсе, просто торчат уродливые култышки, напоминая собачью лапу.
Нет, ты не отвернулась.
Смотрела.
И даже не вздрогнула, когда за спиной, не в силах совладать с тошнотой, ринулся в дверь захлебывающийся Федюньша.
Ему простительно; ему, ветошнику, а не Бубновой Даме.
Не магу в законе.
– Вам знакома эта особа, милая госпожа Альтшуллер?
Вопрос еще придется повторить. Потому что ты думаешь о том незваном припадке, который рухнул на тебя у купцова рояля: помнишь? – глаза вдруг обожгло, залило огненными слезами, а дыхание скомкалось и исчезло надолго, когда ладони вдруг превратились в беспалые кулаки. Ты еще била, била, била наотмашь по клавиатуре, заставив инструмент взвыть голодной волчьей стаей – и не в силах остановиться…
Да, ты помнишь.
Ты всегда знала о себе: я сильная. Всегда: в деле, на каторге, в кус-крендельской глуши. Знание было простым и в некоторой степени раздражающим. Помнишь: давно, по молодости, сложилось от тоски, в усыпанном палой листвой имении случайного любовника:
- – Тот, кого считают сильным,
- Знает: сильных не жалеют.
- Дескать, жалость унижает,
- Дескать, жалость ни к чему.
- Сильному наградой – сила,
- И осенние аллеи,
- И еще…
- А впрочем, хватит.
- Слишком много одному.
Но ведь ты же никогда не знала, до каких пределов ты сильна на самом деле. Оказалось, это жутко: вот так стоять и смотреть, слушая тихий голос полуполковника Джандиери, молчать и даже не согласиться выплеснуть себя без остатка, единым махом, чтобы уйти навсегда.
…Ведь теперь тебе нельзя просто так уйти?
…Ведь нельзя же, правда?!
…Ведь ты сильная, Княгиня, будь ты проклята?!
41 
