А потом началась засуха. Поначалу Дик не беспокоился: табак, прижившись, некоторое время может переносить жар и безводье. Однако день сменялся днем, в небесах клубились огромные тучи, а земля становилась все горячее и горячее. Прошло Рождество, потянулся январь. Дик сделался мрачным и раздражительным, а Мэри удивительно молчаливой. Потом как-то днем прошел небольшой ливень, который, проявив избирательность, оросил лишь одно поле, засаженное табаком. После этого снова воцарилась сушь. Долгие недели не было ни капли дождя. Наконец появились облака, сгустились в тучи, а потом небо опять расчистилось. Мэри с Диком стояли на веранде и наблюдали, как над холмами плывут облака. То там, то здесь на вельд опускалась пелена дождя, будто бы избегая полей Тёрнеров, тогда как другие фермеры несколько дней назад сказали, что им частично удалось спасти свои урожаи. Как-то начал моросить теплый, мелкий дождик: сверкающие на солнце капли падали на землю в сиянии радуги. Однако этого было слишком мало, чтобы напоить изможденную почву. Увянувшие табачные листья практически не воспряли к жизни. После этого снова установилась солнечная погода.
— Что ж, — сказал Дик, сморщившись от досады, — все равно уже слишком поздно.
Однако он еще надеялся на то, что табак с поля, на который пролился первый дождь, все же удастся спасти. К тому моменту, когда наконец дожди стали лить как полагается, большая часть посадок погибла, осталась только лишь незначительная их часть. Кое-где взошла кукуруза, однако в этом году им не удалось бы покрыть расходы. Все это тихим голосом и с самым несчастным выражением лица Дик объяснил жене. При этом Мэри заметила, что на его лице также написано облегчение: предприятие закончилось крахом не по его вине. Это было обычной неудачей, которая могла случиться с кем угодно, и Мэри не могла его за это винить.
Как-то вечером они обсудили сложившееся положение. Дик сказал, что подал заявку на новую ссуду, которая должна была спасти их от банкротства, и что на следующий год он не станет рассчитывать на табак. Он бы предпочел и вовсе им не заниматься, но согласен немного его посадить, если Мэри будет настаивать. Аналогичная неудача в следующем году будет означать для них неминуемое банкротство.
Мэри предприняла последнюю попытку уговорить мужа предпринять новую попытку в следующем году — ну не может сложиться так, что выпадут два засушливых сезона подряд. Даже у него, Иова Многострадального (она заставила себя назвать Дика этим прозвищем, выдавив из себя сочувственный смешок), не может такого случиться. Да и вообще, если уж одалживать, так одалживать. Верно? У них, считай, вообще долгов нет, по сравнению с некоторыми другими, набравшими многотысячные ссуды. Если им с Диком суждено провалиться, так пусть они провалятся с треском, предприняв серьезную попытку добиться успеха. Надо построить еще двенадцать сараев, засадить все табаком и поставить на карту все, предприняв последнюю попытку. А почему бы и нет? С чего им печься о совести, когда у других этой совести нет?
Однако Мэри увидела на лице Дика то самое выражение, которое замечала, когда умоляла поехать в отпуск восстановить пошатнувшееся здоровье. Это было выражение уныния и страха, служившее для нее ушатом холодной воды.
— Покуда можно, я не стану брать в долг ни единого пенни, — наконец сказал он. — Довольно.
Дик сделался непреклонным, Мэри оказалась не в состоянии уговорить его. А что будет в следующем году?
На это Дик сказал, что в следующем году, если все уродится хорошо, цены не упадут, а предприятие с табаком увенчается успехом, они могут отыграть то, что потеряли в прошлом. Может, заработают немного сверху. Кто знает? Не исключено, что к нему вернется удача. Однако, покуда он не выберется из долгов, он не станет рисковать всем и засаживать поля какой-то одной культурой.
— Правильно, — сказал он, посерев, — если мы обанкротимся, у нас заберут ферму.
На это Мэри ответила, зная, что ее слова сильно заденут Дика, что, если все это случится, она будет лишь рада, ведь в таком случае им придется наконец проявить решимость и заняться чем-то серьезным, чтобы не умереть с голоду. Настоящая же причина спокойствия Дика заключалась в том, что он всегда знал, что, даже оказавшись на грани банкротства, они всегда смогут жить, питаясь тем, что выращивают, а на мясо забивать собственный скот.
Кризисы, которые переживает человек, точно так же, как и кризисы целых народов, осознаются как таковые, только когда остаются в прошлом. Услышав жуткое словосочетание «следующий год» из уст борющегося за выживание фермера, Мэри ощутила приступ дурноты. Дело было не в том, что умерла надежда, позволявшая оставаться ей на плаву, надежда, которой она жила. Нет, Мэри просто поняла, что ее ждет впереди. Жизнь, которую она вела, находясь в полудреме, сосредоточившись на будущем, этим будущим для нее и стала. Словосочетание «следующий год» могло значить все что угодно. Оно могло означать еще одну неудачу. Оно наверняка означало не более чем частичное восстановление. Чудотворной передышки ждать было нечего. Ничего не изменится, все останется как и прежде.