очень нудно 
122 
О: Да нет же. Истинно тебе говорю – я их видела. До них было немногим дальше, чем длина этой комнаты. Но я, ослепленная сиянием, плохо их разглядела.
В: Как они стояли?
О: Просто стояли и смотрели. Молодой поближе, старый чуть позади.
Молодой указывал пальцем вверх – туда, откуда лился свет, а взгляд, казалось, был обращен на меня.
В: Какие чувства изображал этот взгляд?
О: Не разобрала: не успела моя слепота пройти, как свет померк.
В: А что старик?
О: Старик имел белую бороду, и ничего другого я не заметила.
В: Какое на них было платье?
О: О старике мне сказать нечего, на молодом же был передник, как у каменщика или плотника.
В: Вы разумеете, то был дух какого-нибудь из язычников, строителей капища?
О: По платью – точь-в-точь нынешний мастеровой, как мой муж и отец.
В: Не были ли то нарисованные изображения?
О: Нет, люди из плоти и крови. Не видение, не сон.
В: Не отличались ли они рослостью или дородством?
О: Нет, сложением люди обыкновенные.
В: Сколько времени продолжалось сияние?
О: Очень недолго. Не то чтобы и правда сияние, больше похоже на вспышку молнии. Всего на короткий миг.
В: И за короткий миг, да еще при вашем ослеплении они так крепко впечатлелись у вас в уме?
О: Да.
В: Не каменные ли то были столбы?
О: Нет.
В: Не раздавался ли при этом гром, глас Вельзевула?
О: Нет, этого ничего не было. Только то теплое дуновение, сладостное, точно дыхание полей летней порой. А на душе от того духа вдвое сладостнее.
Все исчезло, а он остался. И страха как не бывало, и уверилась я, что не лукавый меня смущает, а все это явлено мне с тем, чтобы ободрить меня и утешить. Да-да, меня будто другой свет озарил – озарил и разогнал мои тревоги. Я почти опечалилась, что он так скоро померк и я не успела его в себя восприять, не успела довольно насладить им зрение. Зато теперь я могла устремить к нему упования, ибо – истинно говорю тебе – он не знаменовал ничего дурного и те, кто меня привел, к дурному расположены не были. Это совершенная правда.
В: Совершенная правда то, что я тебе не верю.
О: Дай досказать – поверишь. Право, поверишь.
В: Да уж не прежде, чем назову тухлую баранину живым ягненком, сударыня. Но вернемся к этой твоей тухлятине. Откуда исходило это сияние, которое освещало явленную тебе картину?
О: С небес.
В: И заливало все вокруг? Подобно солнцу, обратило день в ночь?
О: Нет, дальше все так же простирался мрак.
В: А свечей вы в этом летучем фонарище не приметили?
О: Нет, он был белесый, как летнее солнце. Очертанием круглый, подобный розану.
В: Он висел в небе над капищем?
О: Да.
В: И с места не двигался?
О: Нет.
В: Сколь высоко?
О: Не умею сказать.
В: Так ли высоко, как солнце и луна?
О: Пониже. Не выше как те тучи. Примерно на высоте круглой крыши собора Святого Павла.
В: Шагов на сотню вверх?
О: Я же говорю – не разобрала.
В: Что же, по вашему разумению, удерживало светильник подвешенным на этой вышине?
О: Вот не знаю. Разве большая птица.
В: Или большая лгунья. Вы сказывали, прежде чем полился свет, раздался не то плеск крыльев, не то вой ветра. Плеск или рев – тут различие.
О: Лучше изъяснить не умею. Больше похоже на шелест крыльев.
В: Или свист плети. Услышишь и его, коли поймаю на вранье. Этот работник с указующим перстом и его старик – имели они что-либо в руках?
О: Ничего.
В: Его Милость с ними заговорил?
О: Нет, но шляпу скинул.
В: Как так? Снял шляпу перед обыкновенным плотником и старым хрычом?
О: Все было, как я говорю.
В: Что же они, тоже приветствовали его? Ответили как должно на это изъявление учтивости?
О: Я такого не заметила.
В: Не слыхали вы по угашении света, чтобы кто-нибудь пошевелился?
О: Нет.
В: Не различили вы, все ли они стоят на прежнем месте?
О: Нет, ослепление мое еще не прошло.
В: А шум в небесах? Он продолжался?
О: Все было тихо.
В: К чему же вы все это отнесли?
О: Как я и сказывала, мне подумалось, что Его Милость не тот, за кого я его почла. Спустя мало времени он поднялся и помог мне встать наземь. И руки пожал, как бы в знак благодарности. А потом, хоть было темно, поглядел мне в глаза и молвил: «Вот такую, как вы, я и искал». Поворотился к Дику – тот уже тоже поднялся с земли, – и они обнялись. Не как хозяин со слугой – по-братски, словно бы радовались доброму исходу дела.
122 
