очень нудно 
129 
Внезапно незнакомец заговорил – но, хотя взгляд его был по-прежнему прикован к Ребекке, обращался он не к ней:
– Пусть приблизится. Свет в глаза, никак не разгляжу.
За спиной незнакомца в коридорчике показался чиновник и требовательным жестом подозвал Ребекку: два молниеносных движения согнутым пальцем.
Женщина подошла поближе. В тот же миг конец клюки с серебряным навершием оторвался от пола и удержал ее на расстоянии. Ребекка остановилась в шести футах от незнакомца. Его тяжелое лицо не выражало никаких чувств – ни добрых, ни дурных, и, что уж совсем удивительно, в нем не было и следа любопытства. На нем лежала разве что тень угрюмых сомнений, иными словами, меланхолии. Но заметить ее было не так-то просто: весь вид незнакомца говорил о другом – о сознании безграничности своего права как в обыденном смысле, так и в понимании самодержцев былых времен. К этому примешивалась внешняя бесстрастность, которая вошла в плоть и кровь и намертво спеленала все чувства. Теперь он не осматривал Ребекку как выставленную на продажу скотину, а глядел ей прямо в глаза, словно силился сквозь них прочесть в ее душе, что же именно она собой воплощает. Ребекка не прятала лица и, сложив руки на животе, отвечала таким же пристальным взглядом – не почтительным, не дерзким, но открытым и в то же время непроницаемо-выжидательным.
Рука мужчины медленно скользнула вниз по клюке, он вытянул ее перед собой – не угрожая, а едва ли не с осторожностью, – и серебряный крюк прикоснулся сбоку к белому чепцу. Легонько повернув клюку, мужчина потянул женщину к себе. Он действовал так бережно – при других обстоятельствах можно было бы сказать «робко», – что, когда серебряный крюк зацепил ее за шею и повлек за собой, она, не дрогнув, повиновалась. Наконец она почувствовала, что ее больше не тащат вперед, и остановилась. Незнакомец и Ребекка оказались лицом к лицу. Однако между ними по-прежнему лежала пропасть: их разделял не только пол и возраст, но и то, что они люди двух бесконечно чуждых друг другу пород.
Незнакомец обрывает эту безмолвную беседу так же внезапно, как и начал.
Клюка отдергивается и твердо упирается в пол. Отвернувшись с разочарованным видом, незнакомец удаляется. Ребекка успевает заметить, что он сильно припадает на ногу: посох с крючковатым навершием он носит не столько из щегольства, сколько по необходимости. Еще Ребекка видит, как чиновник, согнувшись в низком поклоне, отступает в сторону. Отдает поклон и мистер Аскью – правда, этот кланяется не так угодливо и бредет вслед за своим патроном. Чиновник подходит к двери и чуть насмешливо поглядывает на женщину. Неожиданно его правое веко подергивается – это он едва заметно подмигивает. Он исчезает и вскоре возвращается с деревянным подносом, на нем – холодный цыпленок, кубок и кувшинчик с водой, кожаная пивная кружка, потемневшая от времени, миска маринованных огурцов, солонка, два яблока и булка. Чиновник расставляет все это на столе и достает из кармана нож и пару двузубых вилок. Затем стаскивает камзол и швыряет на кровать, Ребекка неподвижно смотрит в пол. Присев к столу, чиновник хватает цыпленка и берется за нож.
– Вам, сударыня, надобно подкрепиться.
Стряхнув оцепенение, Ребекка садится напротив, у окна. Чиновник протягивает ей отрезанную грудку, но женщина лишь качает головой:
– Сделай милость, отошли лучше на улицу, моему супругу и отцу.
– Э нет. Покормите хоть своего ублюдка. Если самой не хочется.
Возьмите.
Он отрезает кусок хлеба, кладет на него грудку и подвигает Ребекке:
– Берите же. Пока вы носите ребенка, виселица вам не грозит.
Его правое веко снова дергается, словно ему не дает покоя неудержимый тик.
– Муженек-то ваш и отец обедают не так сытно. Что ж, вольному воля.
Распорядился я отнести им хлеба с сыром. И что же? Не берут. Говорят:
«Дьявольское угощение». И валяется теперь это угощение на улице прямо перед ними. За свою же доброту в грешники угодил.
– Что ты, какой тут грех. Дай тебе Бог здоровья.
– И тебе, сударыня. За отпущение грехов.
Как и в те минуты, когда она в одиночестве творила молитвы, Ребекка вновь наклоняет голову и, помолившись, принимается за еду. Не отстает от нее и чиновник. Подцепив вилкой несколько пикулей, он обертывает их большим куском хлеба, в другую руку берет куриную ножку и поочередно кусает то одно, то другое. Уплетает он жадно, не разбирая вкуса. Сразу видно, что жизнь его не балует: не каждый день удается наесться досыта, и, если видишь такое изобилие, тут уж не до церемоний. Ребекка наливает в кубок воды, затем вонзает вилку в огурец. За ним второй, третий.
129 
