очень нудно 
60 
Однако все кончено, теперь поздно думать об этом. А я здесь, в квартире.
Мысль о том, что мне предстоит пройти всю прихожую, переступить порог гостиной и вновь увидеть гранитную статую, показалась мне невыносимой.
– Ее здесь нет, – послышался голос Дэвида.
Он не мог прочесть мои мысли – он всего-навсего констатировал очевидный факт. Я увидел, что Дэвид стоит в гостиной, всего лишь в пятидесяти футах от меня, и смотрит в мою сторону. Лучи галогенных ламп, направленные на шедевры искусства, лишь слегка освещали его фигуру.
– Здесь нет никакой статуи из черного гранита, – повторил он.
– Все, мне конец! – со вздохом прошептал я.
Ни один смертный не смог бы сейчас разглядеть Дэвида – слишком густой была окружавшая его тень. Но я видел его совершенно отчетливо. Высокий, сильный, он стоял спиной к окнам, сквозь грязные стекла которых почти не проникал уличный свет, отблески галогенных лучей играли на медных пуговицах его одежды.
– А кровь?
– Кровь есть. И твои фиолетовые очки валяются тут же. Великолепное свидетельство.
– Свидетельство чего?
Глупо было стоять вот так, почти у задней двери, и беседовать с Дэвидом. Я прошел через холл, словно смертник, беспечно шагающий к гильотине, и оказался в гостиной.
Место, где еще недавно стояла статуя, было пустым, и я даже не мог с уверенностью сказать, что его там было достаточно много. Вокруг царил хаос. Гипсовые святые... Иконы... Некоторые из них, самые древние, под стеклом. Прошлой ночью я не обратил внимания, как их здесь много. Развешанные по всем стенам, они поблескивали бликами отраженного света.
– Невероятно! Глазам своим не верю! – прошептал Дэвид.
– Не сомневался, что ты придешь в восторг, – мрачно отозвался я. – Наверное, я и сам испытал бы нечто подобное, не будь до мозга костей потрясен случившимся.
Дэвид внимательно изучал находившиеся в комнате шедевры, скользя взглядом по иконам и святым и вновь возвращаясь к тем или иным из них.
– Великолепные вещи... Это... Это... Это колоссальная коллекция, поистине выдающееся собрание! Ты понятия не имеешь, что представляют собой все эти предметы искусства и какова их истинная ценность! Я прав?
– Ну-у-у... Более или менее, – ответил я. – Не такой уж я полный невежда в искусстве.
– Хорошо. Что, например, висит вон на той стене? – Дэвид жестом указал мне на длинный ряд наиболее старых и явно очень ветхих икон.
– Там? Точно сказать не могу.
– Это Плат Вероники, – пояснил Дэвид. – Точные копии того знаменитого Плата, который бесследно исчез много веков назад. Предположительно во время Четвертого крестового похода. Вот эта – русская, безукоризненно выполненная. А эта – итальянская. Взгляни туда. Видишь возвышения на полу? Это остановки Христа на Его крестном пути.
– Он был буквально одержим поисками разных реликвий для Доры. Да и сам очень любил такие вещи. Русский Плат Вероники он как раз и привез для нее в Нью-Йорк в этот свой последний визит. Прошлым вечером они долго спорили из-за него, но Дора все-таки отказалась принять подарок.
Плат действительно был великолепен. А как подробно старался Роджер описать его Доре! Боже! Мне казалось, что я знаю этого человека с детства, что мы с ним не раз беседовали о собранных в этой квартире сокровищах и что сейчас каждая вещь несет на себе отпечаток его любви и заставляет меня вспомнить те его мысли, которые были с ней связаны.
Кальварии... Остановки Христа на крестном пути... Конечно же, я, как и любой добрый католик, хорошо знал, что они означают. С раннего детства я участвовал в ежегодных процессиях. Мы медленно двигались по полутемному приделу храма к распятию, словно повторяя путь Христа на Голгофу, и преклоняли колена на каждой из четырнадцати остановок, дабы прочесть соответствующие молитвы. Иногда этот путь страстей Господних совершал сам священник в сопровождении мальчиков, прислуживавших при алтаре, в то время как прихожане лишь молились вместе с ними, восславляя Господа нашего Иисуса Христа за Его великие страдания. Если мне не изменяет память, Вероника подошла к Христу во время шестой кальварии, чтобы своим Платом отереть его лицо.
Дэвид переходил от предмета к предмету.
– А это распятие... Оно такое древнее, что поистине могло бы произвести сенсацию и вызвать переполох среди искусствоведов.
– Но разве то же самое нельзя сказать и о всех других вещах, которые здесь собраны?
– Безусловно можно. Однако я говорю сейчас не о Доре и не о ее религии – я вообще не рассматриваю коллекцию с этой точки зрения. Я говорю о том, что каждый из находящихся здесь предметов представляет собой действительно выдающееся произведение искусства. Твое мнение абсолютно верно: мы не имеем права бросить их на произвол судьбы – это совершенно недопустимо. Вот, взгляни, эта маленькая фигурка датируется, вероятно, девятым веком. Она кельтского происхождения и поистине бесценна. А вот эта вещь, вполне возможно, вывезена из Кремля...
60 
