Глава 17. Исключая Кетчума

Дэнни чувствовал: Кетчум что-то задумал. Точнее, он догадывался, что именно, но не представлял себе, как это произойдет. Разъяснение писатель получил неожиданно. Впрочем, не то чтобы разъяснение. Скорее, некоторую ясность. И произошло это в ноябре 2001 года, когда в соседней Америке отмечали День благодарения. В тот вечер Дэнни ужинал в «Поцелуе волка» с женщиной, которая была их с отцом семейным врачом. Отношения между писателем и этой женщиной не были интимными, но их связывала серьезная дружба. Являясь поклонницей его творчества, она написала ему письмо (тогда Дэнни еще жил в Штатах). Между ними завязалась переписка. Когда он переехал в Торонто, они достаточно быстро сблизились.

Женщину звали Эрин Рейли. Она была почти ровесницей Дэнни: двое взрослых детей, которые уже сами стали родителями. Не так давно муж бросил Эрин, уйдя к ее секретарше.

— Мне давно следовало догадаться, — с философским спокойствием рассказывала доктор Рейли. — Та особа и мой муж по сто раз на дню спрашивали меня, все ли со мной в порядке.

В Торонто Эрин стала для писателя тем, кем в Вермонте был для него Армандо де Симоне. Дэнни и сейчас переписывался с Армандо, но он и Мэри больше не ездили в Канаду. Путь на автомобиле стал для них тяжеловат, а летать самолетом они отказывались по причине возраста, но в еще большей степени — из-за множества правил, ограничивающих свободу этих вольнолюбивых людей.

— В службу безопасности аэропортов набирают отъявленных тупиц, — жаловался Армандо. — Представляешь, они мне заявили, что швейцарские армейские ножи можно проносить на борт только по специальному разрешению!

Эрин Рейли была внимательной читательницей и такой же внимательной собеседницей. Когда Дэнни задавал ей вопрос медицинского характера — касательно себя или какого-нибудь персонажа его романа, — доктор отвечала обстоятельно и подробно. И романы она любила обстоятельные и подробные.

— Знаете, Эрин, у меня есть приятель. Однажды, как он считает, его левая рука сплоховала в некоем важном деле. С тех пор его периодически посещают мысли отрезать себе левую руку. Если он все-таки это сделает, не умрет ли он от потери крови? — спросил Дэнни, пока они выбирали, что заказать на ужин.

Эрин была долговязой, похожей на цаплю женщиной с коротко стриженными седыми волосами и холодными светло-карими глазами. Она ко всему подходила основательно, будь то ее работа или чтение романа. Возможно, это было ее недостатком, но Дэнни такой недостаток в ней очень нравился. Эрин умела целиком отключаться от окружающего мира, причем степень отключенности порою внушала тревогу. (Примерно так же повар отключился от грозящей ему опасности и убедил себя, что Ковбой перестал его выслеживать.) На словах она понимала: да, нужно было догадаться об отношениях ее мужа и секретарши. Но на самом деле она никак не связывала многочисленные вопросы о ее самочувствии с грядущим уходом мужа. Более того, она отчасти винила и себя. Ведь это она выписала своему дорогому муженьку «Виагру». А уж ей-то не знать, какие странности вызывает этот препарат у мужчин его возраста! Однако Дэнни очень нравилась в Эрин эта «взрослая невинность». Помнится, вот так и повар не замечал некоторых пристрастий своего сына.

— Этот… приятель, которого периодически посещают мысли отрезать левую руку, — медленно выговаривала слова Эрин, — это вы, Дэнни? Или герой вашего произведения?

— Не то и не другое. Это давний друг нашей семьи. Я расскажу вам его историю целиком. Но история слишком длинная, даже для вас.

Он спохватился: ведь они пришли сюда не только для разговоров! А Эрин способна забыть о еде и слушать его историю. Они заказали по порции креветок в кокосовом молоке и бульон с зеленым карри. А на закуску взяли мальпекских устриц^[239] в шампанском, украшенных луком-шалотом (фирменное блюдо Сильвестро).

  244