очень нудно 
34 
В качестве причины или оправдания называли также фрустрированное честолюбие, или, выражаясь проще, говорили, что Джордж злится, потому что он неудачник и знает это. Студентом он изучал философию, потом историю и археологию. Он закончил университет с хорошими оценками, но не попал на вожделенные академические должности. Он писал пьесы, которые никто не ставил, и, по слухам, стихи, которые никто не хотел печатать. Без сомнения, его пожирала зависть к людям искусства и мыслителям. Он занимался историческими изысканиями и часто называл себя археологом, хотя никогда не работал в поле — только студентом провел две недели на раскопках у Римской стены[32]. Он вошел в музейно-архивный мир, поработал в одном-двух местах, потом стал заместителем хранителя нашего эннистонского музея, где также получал стипендию как ученый-исследователь. Говорили, что он пишет какой-то значительный труд. Однако факт оставался фактом — Джорджу было уже за сорок, а он пока не опубликовал ничего, кроме «Краткой истории эннистонского музея». (Эта небольшая работа, еще доступная в магазинах, написана хорошо, но в силу тематики не представляет особой важности.) Джордж был на самом деле умен, он был живым, одаренным, подающим надежды человеком, в которого когда-то влюбилась Стелла и за которого она вышла замуж. (Глупца она не полюбила бы.) Но почему-то со всеми своими талантами он так ничего и не совершил. Вместо этого он занялся саморазрушением. Никто особенно не удивился, когда Джордж закончил свою карьеру музейного работника, расколотив коллекцию римского стекла.
Сознаюсь, что не могу предоставить вам универсального объяснения. Каждое человеческое существо отлично от других; эти отличия куда глубже, разительнее, причудливее, чем мы можем вообразить, и наше постоянное желание изобразить человеческую жизнь в виде драмы заставляет нас видеть «в одном и том же свете» события, у которых могут быть различные истолкования и разные причины. Конечно, человека можно «вылечить» (утешить, подбодрить, улучшить, встряхнуть, вернуть в более функциональное состояние и т. д. и т. п.) историей, состряпанной из его жизни, но это совсем другое дело. (Причем подобные истории могут исходить от врачей, священников, учителей, авторитетных друзей и родственников, а могут быть изобретены самим человеком или взяты из книг.) На самом деле мы гораздо более хаотические творения, и в нас даже больше грубого случайного мусора, чем утверждают искусство и вульгарный психоанализ. Понятие греха тут, возможно, больше подходит, чем научная терминология, и с той же вероятностью может оказаться целительным. Грех гордыни в жизни конкретного человека может быть малым или великим, а раненое тщеславие — мимолетным уколом булавки или саморазрушающей, даже убийственной одержимостью. Возможно, уязвленное тщеславие толкает на самоубийство больше людей, чем зависть, ревность, злоба или жажда мести. У Джорджа в душе была глубокая (хочется сказать — первородная, что бы это ни означало) рана, разъедаемая желчью от любой, даже самой крохотной, несправедливости или неудачи. Гордость, тщеславие и ядовитая обида затмевали ему солнце. Он воспринимал мир как заговор против себя, а себя видел жертвой вселенской несправедливости.
Во время действия этой истории довольно мало было известно об отношениях Джорджа с Джоном Робертом Розановым, так что эти отношения не фигурировали в теориях, объясняющих поведение Джорджа, и мифах о нем. Джордж стал учеником Розанова, когда изучал философию в Лондоне. Джорджу было двадцать, Розанову — за пятьдесят. Розановы, как известно, бедная семья из Бэркстауна. Дедушка, социалист-марксист, бежал из царской России. (По слухам, он был родственником художника, носящего ту же фамилию.) Он прибыл в Англию к свободе, нищете, неизвестности и разочарованию. Его сын, отец Джона Роберта, женился на местной девушке, методистке, обратился в христианство и разлюбил — точнее, никогда особенно не любил — политику. Он был электриком и временами сидел без работы. Дедушка прожил достаточно долго и успел утешиться сознанием, что, по крайней мере, внук стал незаурядным человеком. Джон Роберт, единственный сын, пошел учиться в эннистонскую школу с углубленным преподаванием предметов (ныне, увы, более не существующую), а затем в Оксфорд. Окончив университет, он отправился в Америку, где преподавал в Калифорнии, а затем в Нью-Йорке. Вернулся преподавать в Лондон, потом опять уехал в Америку, регулярно, иногда надолго, приезжая, чтобы внести вклад в английскую философию. Он нежно любил родителей, и его регулярно видели в Эннистоне, пока не умерла его матушка. Слава его среди нас не увядала. Однако у него было мало друзей в городе, и все говорили, что он не умеет заводить друзей. Он поддерживал отношения с Уильямом Исткотом и с эксцентричным старым часовщиком, с которыми говорил о философии.
34 
