Я широко помахал ему рукой.
В любом случае у меня не было склонности к гольфу. Несмотря на мой легкий стиль, я был полным неудачником, и иногда я так расходился, ударяя по верхушке или пропуская лунку, что готов был выбросить свои клюшки ко всем чертям.
Иисусе Христе, здесь, на поле для гольфа, было жарко, солнце так и палило. После того как я ударил по мячу и промахнулся, я направился прямиком в клуб, я хочу сказать, я практически расталкивал людей, чтобы пробить себе дорогу, чтобы купить холодного апельсинового сока. Я отошел назад, запрокинул голову и просто-таки вылил содержимое стакана одним махом себе в глотку. Готов поклясться Богом, никогда в жизни сок не был таким вкусным. Я даже не смог перевести дыхание, потому что разом влил это дерьмо себе в глотку.
Однажды утром мы с Харпером стояли в начале подъездной дорожки, болтая обо всякой ерунде и бросая камни в маленький ручей, который бежал по нашей земле. Мы убивали время.
– Эй, Харпер, – сказал я. – Как так случилось, что в нашем ручье нет никакой рыбы?
– Он слишком маленький.
– Но тут нет даже мелкой рыбешки.
– Откуда тебе знать?
– Я смотрел. Я исследовал этот ручей.
– Хочешь прикинуться Дэйви Крокетом?
Некоторое время мы молчали. Ромашки качались в поле, а еще дальше, через долину, можно было разглядеть человека, шагающего по дороге. Неожиданно на солнце нашло облако, и поле накрыла тень.
– Забавно, как облака все меняют, правда? – сказал Харпер. – Как будто неожиданно стало нечего ждать. Как будто ничего хорошего больше не случится под небом, вот так. – Он посмотрел на дорогу. – Гляди-ка.
Это был почтальон. Белый автомобиль обогнул угол дома у перекрестка и затормозил. Парень выставил руку в окно с пачкой писем и газетой. Я взял у него почту. Оно было прямо сверху, богатый конверт со школьным гербом. Я надорвал его и открыл, но лист бумаги подхватило ветром. Мои глаза ухватили штамп внизу страницы: «Переведен в двенадцатый класс». Я издал громкой вопль.
Английский – 75, математика – 62, история – 66, наука – 62, латынь – 80, физика – 51 (я должен был провалить экзамен!).
Харпер потряс мне руку и слегка похлопал по спине, что с его стороны было излишне театрально, в особенности потому, что его табель еще не пришел. И потом мы побежали обратно в дом.
У меня осталось одно особое воспоминание об этом лете в коттедже. Я сижу на крыльце. Раннее утро, роса на траве еще не высохла. Вдалеке озеро, синее и сверкающее. Это был один их тех странных моментальных снимков, выжженных навечно в мозгу, когда я знал, я просто знал, что счастлив. Как будто я поймал себя на том, что живу.
Через несколько минут по лестнице спустился Харпер и вышел во дворик. Он рассказал мне, что вчера вечером встретил кое-каких ребят в городке, и они вместе отправились в Тэсти– Фриз, где он наткнулся на Анни Кинсайд.
– Она сказала, что встретила парня, по которому по-настоящему с ума сходит, – сказал он. И разразился несчастливым смехом. – Она полагает, что я должен был этому обрадоваться.
Как-то раз я был на кухне, болтал с мамой. Я рассказывал ей о тех временах, когда притворялся ныряльщиком за жемчугом. Должно быть, мне было лет одиннадцать или двенадцать, и я завел лодку в середину чертовой бухты и привязал якорь себе на талию, после чего прыгнул. Я опустился на дно как надо, быстро и прямо, но когда поплыл обратно, веревки оказалось недостаточно и до поверхности оставалось еще три фута. Я бился как сукин сын, якорь поднялся со дна, как раз достаточно, чтобы дать мне вдохнуть, а потом снова потащил меня вниз.
Вот так я сидел и трепался, разыгрывая историю на кухне, когда заметил, что мама слегка побледнела; на самом деле она выглядела отчетливо затраханной, и мне стало жаль, что я вытащил эту чушь наружу. Тут-то и зазвонил телефон. Это была Скарлет.
– Я нашла работу, – сказала она. – На выставке. Собираюсь стать застывшей моделью. Притворяться, будто я статуя. Люди будут стараться меня рассмешить. Я уже делала это раньше. Это исключительно эффектно.
Я ничего на это не сказал, но словечко «эффектно» для себя отметил. Иногда у меня бывали пикантные фантазии на ее счет, о том, как она меня обманывает. Они приходили ко мне в самых тупых местах, на верхушке лестницы или когда я смотрел в раковину, или паз резал апельсин пополам. Я представлял, как неожиданно появляюсь у нее, по-настоящему поздно, и обнаруживаю ее в обнимку с каким-нибудь парнем в машине, прямо перед фасадом. Это была зеленая машина, и они действительно этим занимались. Я, правда, не мог разглядеть, кто он. Его лицо было в тени. Но этого было достаточно, чтобы я сжимал зубы и начинал говорить сам с собой, словно пациент в психушке, упражняясь в речи, которую я бы произнес, когда бы поймал ее. Иногда я думаю, Бог говорит со мной, вы знаете, словно бы предостерегает меня, намекает на будущее. А может быть, будущее уже происходит, и мы уже догнали его, и по этой причине у меня появляются эти особые взгляды украдкой. А в другое время я думаю, что просто спятил, как калифорнийский заяц, и что я всего лишь в нескольких шагах от того, чтобы превратиться в парня, который по утрам кричит на уличное движение.