очень нудно 
90 
Госпожа Цубакихара потянула погруженного в свои мечты Иманиси за рукав, обращая его внимание на ворота гостиницы. Служанка, которая находилась в комнатке рядом с воротами, молча проводила их в комнату для свиданий. Они остались вдвоем, и тут душу все еще нервничавшего Иманиси тронул шум речушки.
Они заказали вареную курицу и сакэ, и, пока ждали еду, как всегда довольно долго, госпожа Цубакихара силой повела Иманиси к умывальнику, пустила воду и, стоя рядом, внимательно следила, как он мыл руки.
— Еще, еще, — повторяла она.
Иманиси, который сначала недоумевал, зачем его заставили мыть руки, по серьезному виду женщины понял, что виной тому подобранный черный бюстгальтер.
— Нет, мой лучше, — женщина, словно зациклившись, намылила Иманиси руки и, не обращая внимания на то, что в обшитом медью углу умывальника стоит оглушительный шум воды и брызги летят во все стороны, до конца отвернула кран. В конце концов руки у Иманиси просто заболели.
— Наверное, хватит.
— Нет. Вы что, собираетесь касаться меня этими руками? Касаться меня — значит касаться воспоминаний о сыне, которыми наполнено все мое тело. Касаться священных воспоминаний об Акио, касаться бога — и такими грязными руками… — Она поспешно отвернулась и прижала к глазам платок.
Иманиси, массируя руки, по которым била вода, повел взглядом в ее сторону. Если госпожа Цубакихара перешла к слезам, это означало уже «достаточно», и она готова принять то, что вызвало ее душевное волнение.
Вскоре, когда они уже пили сакэ, Иманиси произнес тоном избалованного ребенка:
— Я хочу скорее умереть.
— Я тоже, — присоединилась к нему женщина, у нее на белой, как бумага, коже от выпитого появился легкий румянец.
За раздвинутой перегородкой в соседней комнате поблескивала неровная поверхность голубого одеяла из шелка, и казалось, шелк дышит, здесь, на столе, разливался пунцовый цвет от расписанных раковин, украшавших жаровню, дававшую тепло, бормотала вода, кипевшая в глиняном горшке.
И Иманиси, и госпожа Цубакихара молча, не разговаривая, чего-то ждали. Скорее всего, одного и того же.
Госпожа Цубакихара приходила на эти тайные свидания украдкой от Макико и, опьяненная сознанием вины и ожиданием кары, мечтала, что вот сейчас сюда войдет Макико с острым красным карандашом. «Стих не слагается. Я буду смотреть на вас, попробуйте всем видом изобразить печаль. Я здесь именно для этого, Цубакихара».
А Иманиси оставался верен себе: он мечтал снова почувствовать на своем теле тот, обливающий отвращением взгляд Макико. Та первая ночь на даче в Готэмбе была вершиной мечты, которую он старался снова достичь, встречаясь здесь с госпожой Цубакихара. На этой вершине звездой застыл прозрачный взгляд Макико. Ему просто необходимо было почувствовать его еще раз.
Без глаз Макико, наблюдавших за ними, интимные отношения Иманиси и госпожи Цубакихара казались фальшивыми, приобретали оттенок вульгарного сожительства. Ведь именно она соединила их во имя своей возвышенной, благородной цели. Тот острый, как у богини, взгляд, сверкавший в полутемной спальне, взгляд свидетеля, который, сведя их, отвергал их связь, разрешая ее, презирал их и против воли признавал некую тайную справедливость их отношений. Вдали от этих глаз они были всего лишь клочками ряски, плававшими по поверхности событий, а связь этих двух людей — женщины, целиком поглощенной видениями прошлого, мужчины, живущего иллюзорным будущим, — эта связь была всего лишь соприкосновением неодушевленных предметов, так касаются друг друга шашки в коробке.
И Иманиси казалось, что в спальне, там, куда не падает свет, уже давно сидит и ждет их интимной близости Макико. Это ощущение усиливалось, Иманиси чувствовал, что должен обязательно в этом убедиться, и встал, чтобы заглянуть в спальню, — госпожа Цубакихара ничего не сказала, и он понял, что она чувствует то же самое. В небольшой комнатке, в углу тянулись вверх одни лишь лиловые ирисы в подвесной вазе…
* * *
После близости они, как обычно, не заботясь о своем виде, лежа в постели, принялись безудержно, словно подружки, болтать. Иманиси, чувствуя себя свободно, заговорил о Макико:
— Макико вас просто использует. Вы боитесь, что без нее самостоятельно не сможете писать, в настоящий момент, пожалуй, это так, но в дальнейшем, если вы решительно не порвете с ней и не станете независимой, то рассчитывать на поэтический рост нечего — вы должны сознавать, что впереди критический момент.
90 
